Карл Маркс. 18 брюмера Луи Бонапарта
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ 1869 ГОДА
Мой преждевременно скончавшийся друг Иосиф Вейдемейер [Во время Гражданской войны в Америке занимал пост военного начальника округа Сент-Луис. (Примечание Маркса.)] собирался издавать в Нью-Йорке с 1 января 1852 г. политический еженедельник. Он попросил меня написать для этого издания историю coup d'etat. В соответствии с этой просьбой я писал для него еженедельно до середины февраля статьи под заглавием: «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Тем временем первоначальный план Вейдемейера потерпел неудачу. Вместо этого он весной 1852 г. начал издавать ежемесячный журнал «Die Revolution», первый выпуск которого и состоит из моего «Восемнадцатого брюмера». Несколько сот экземпляров этого сочинения проникли тогда в Германию, не поступив, однако, на настоящий книжный рынок. Один корчивший из себя крайнего радикала немецкий книготорговец, которому я предложил взять на себя сбыт моего сочинения, с неподдельным моральным ужасом отверг такую «несвоевременную затею». Из сказанного видно, что предлагаемое сочинение возникло под непосредственным впечатлением событий и что его исторический материал не выходит за пределы февраля (1852 года). Настоящее его переиздание вызвано отчасти спросом на книжном рынке, отчасти настояниями моих друзей в Германии. Из сочинений, которые появились почти одновременно с моим и посвящены тому же вопросу, заслуживают внимания только два: «Наполеон Малый» Виктора Гюго и «Государственный переворот» Прудона. Виктор Гюго ограничивается едкими и остроумными выпадами против ответственного издателя государственного переворота. Самое событие изображается у него, как гром среди ясного неба. Он видит в нем лишь акт насилия со стороны отдельной личности. Он не замечает, что изображает эту личность великой вместо малой, приписывая ей беспримерную во всемирной истории мощь личной инициативы. Прудон, со своей стороны, стремится представить государственный переворот результатом предшествующего исторического развития. Но историческая конструкция государственного переворота незаметным образом превращается у него в историческую апологию героя этого переворота. Он впадает, таким образом, в ошибку наших так называемых объективных историков. Я, напротив, показываю, каким образом классовая борьба во Франции создала условия и обстоятельства, давшие возможность дюжинной и смешной личности сыграть роль героя. Переработка предлагаемого сочинения лишила бы его своеобразной окраски. Поэтому я ограничился только исправлением опечаток и устранением ставших сейчас уже непонятными намеков. Заключительные слова моего сочинения: «Но если императорская мантия падет, наконец, на плечи Луи Бонапарта, бронзовая статуя Наполеона низвергнется с высоты Вандомской колонны» — уже сбылись. Полковник Шаррас открыл атаку па культ Наполеона в своем сочинении о походе 1815 года. С тех пор, и особенно в последние годы, французская литература с помощью оружия исторического исследования, критики, сатиры и юмора навсегда покончила с наполеоновской легендой. За пределами Франции этот резкий разрыв с традиционной народной верой, эта огромная духовная революция, мало обратила на себя внимания и еще меньше была понята. В заключение выражаю надежду, что мое сочинение будет способствовать устранению ходячей — особенно теперь в Германии — школярской фразы о так называемом цезаризме. При этой поверхностной исторической аналогии забывают самое главное, а именно, что в Древнем Риме классовая борьба происходила лишь внутри привилегированного меньшинства, между свободными богачами и свободными бедняками, тогда как огромная производительная масса населения, рабы, служила лишь пассивным пьедесталом для этих борцов. Забывают меткое замечание Сисмонди: римский пролетариат жил на счет общества, между тем как современное общество живет на счет пролетариата. |
