Ник Перумов. Адамант ХенныКольцо тьмы - 3
Сноп огня в кулаке эта жизнь нажила, Возжелавшая боли и брани, И горят вдалеке полевые костры, И остры адамантовы грани.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
1732 ГОД. НАЧАЛО ЛЕТАПРОЛОГ
Всласть натешившись, волны швырнули на береговой песок бесчувственное человеческое тело. Слугам Ульмо быстро наскучила скверная игрушка, бросившая даже и бороться за жизнь. Пока она билась, дергалась, извивалась, отчаянно пытаясь вырваться из зеленоватой пучины наверх, к живительному свету и аэру, — они с удовольствием забавлялись ею, опрокидывая в последний момент, когда несчастному уже казалось, что он вот‑вот сможет глотнуть воздуха. Волны внезапно и коварно обрушивались с разных сторон, загоняя тонущего в глубину, погребая его под своими прозрачно‑голубыми телами. Он избавился от тянущей ко дну одежды и сапог, но все напрасно. Его неумолимо затягивало все глубже. Тонущий сопротивлялся до последнего. Однако с каждым мигом силы таяли, и вот наконец руки бессильно повисли, голова запрокинулась — человек оказался в полной власти бессердечных волн. Они забавлялись с утопленником еще некоторое время, но, видя, что он вот‑вот пойдет ко дну, мгновенно оставили его в покое, устремившись на поиски новой игрушки. И тут внизу, в темной и холодной глубине моря, где‑то в мрачных придонных впадинах, куда редко заглядывает сам Оссе, внезапно родилось некое движение: вверх устремилась размытая темная тень, не имевшая четких очертаний. Волны в ужасе шарахнулись от нее, поспешно уступая дорогу. Тень на миг замерла прямо под идущим вниз телом несчастного — и тотчас же растворилась, исчезла, словно ее тут никогда и не было. Однако появление ее не осталось без последствий. Раскинув руки, тело начало медленно подниматься из глубины вод. И едва на поверхности появилось бледное, уже заострившееся, словно в посмертии, лицо, как с запада примчал еще один, новый вал, легко подхвативший ничтожную капельку живой плоти, что оскверняла свободную стихию моря, и брезгливо, точно мусорщик падаль, погнал к берегу. Швырнул в нерастраченной злобе на песок — и отступил, весь в белой пенной крови. Некоторое время тело оставалось недвижным. Потом с хриплым выдохом‑проклятием спасшийся приподнялся на локтях — изо рта тотчас хлынула вода. Застонав, он вновь рухнул; однако миг спустя вновь поднял голову, словно встревожившись. И верно — с запада, поднимаясь все выше и выше, катилась исполинская зеленоватая волна, которую издали можно было принять за облаченного в доспех воина, с пенным плюмажем на шлеме. Взор человека вспыхнул. Судорожным рывком он вскочил на ноги, нелепым подпрыгивающим бегом устремившись прочь от ненавистного моря. Перевалил за гребень песчаной дюны и рухнул, скатившись в неглубокую, поросшую мягкой травой впадину. Зеленая волна на горизонте разочарованно разгладилась. Спасшийся постепенно приходил в себя. Силы мало‑помалу возвращались к нему; несмотря на царивший вокруг холод поздней осени и собственную наготу, человек, казалось, совсем не мерз. Он медленно сел; мозолистые, крепкие ладони бывалого воина и морехода обхватили голову. Человек словно бы пытался вспомнить нечто очень важное, пытался — и не мог. — Не помню… — прошептали посиневшие губы. — Ничего не помню… Имя? Нет… Слова… одни только слова…
Стояло звонкое и жаркое лето. По узкой лесной тропке ехал всадник — горбун в немудреной черной одежде. Ему то и дело приходилось низко нагибать голову, кланяясь протянувшимся поперек тропы ветвям. В правой руке он сжимал обнаженный меч; лезвие покрывала какая‑то зеленоватая слизь. Капли медленно катились по ложбинке кровостока к опущенному острию и падали наземь. Меж деревьями открылся просвет. |
