Фред Варгас. Адское Воинство
Комиссар Адамберг - 10
I
От кухни до спальни тянулась дорожка из мелких хлебных крошек, они были и на чистых простынях кровати, где лежала мертвая старуха с открытым ртом. Комиссар Адамберг, неторопливо прохаживаясь вдоль этой дорожки и молча разглядывая ее, задумался: какой Мальчик-с-пальчик, а точнее, какой Людоед мог растерять здесь крошки? Дело было в темной и тесной трехкомнатной квартире на первом этаже, в Восемнадцатом округе Парижа. Мертвая старуха лежала в спальне. Муж сидел в столовой. Он ждал, не выказывая ни раздражения, ни волнения, только жадно смотрел на газету с начатым кроссвордом, за который он не смел взяться опять, пока в квартире были легавые. Он уже успел рассказать свою короткую историю: они с женой познакомились в страховой компании, где она работала секретаршей, а он бухгалтером, и радостно поженились, не догадываясь, что это продлится пятьдесят девять лет. А прошлой ночью жена умерла. От остановки сердца, уточнил в телефонном разговоре с Адамбергом комиссар Восемнадцатого округа. Он слег с простудой и попросил Адамберга заменить его. Окажи мне эту услугу, там дела на часок, не больше, рутинный утренний вызов. Адамберг еще раз проследил путь хлебных крошек. Квартира содержалась в идеальном порядке, на спинках кресел висели подголовники, все поверхности из пластика блестели, окна — без единого пятнышка, посуда вымыта. Он заглянул в хлебницу: там лежали маленький багет и завернутая в чистую тряпочку корка, из которой вынули мякиш. Комиссар взял стул, придвинул к креслу, где сидел муж, и уселся рядом. — Сегодня утром новости не радуют, — сообщил старик, отрываясь от газеты. — Да еще эта жара, от нее у людей характер взыграл. Но тут, на первом этаже, можно сберечь прохладу. Вот почему я оставляю ставни закрытыми. А еще надо побольше пить — так они говорят. — Вы совсем ничего не заметили? — Когда я ложился спать, с ней все было нормально. Я проверял ее каждый вечер, поскольку она сердечница. А сегодня утром увидел, что она скончалась. — У нее в постели хлебные крошки. — Она это любила. Пожевать чего-нибудь в постели. Съедала перед сном кусочек хлеба или сухарик. — Мне почему-то кажется, что после еды она всегда аккуратно выбрасывала крошки. — Можете не сомневаться. Она тут все чистила и драила так, словно видела в этом смысл жизни. Поначалу это было еще терпимо. Но с годами превратилось в помешательство. Она бы нарочно напачкала, лишь бы потом вымыть. Поглядели бы вы на это. С другой стороны, надо же ей было, бедняжке, чем-то себя занять. — Да, но откуда крошки? Она их вчера не выбросила? — Ясное дело, нет, ведь хлеб-то принес я. У нее самой не было сил встать. Она, конечно, велела убрать крошки, но лично мне на это начхать. Назавтра она наверняка бы их выкинула. Потому что каждый день вытряхивала простыни. Зачем это надо, никто не знает. — Значит, вы принесли ей хлеб в постель, а то, что она не съела, потом убрали в хлебницу. — Нет, в ведро выкинул. Хлеб был черствый, она не могла его есть. Я принес ей сухарик. — Но хлеб не в ведре, он в хлебнице. — Знаю. — Там пустая корка, без мякиша. Она съела весь мякиш? — Черт возьми, комиссар, конечно нет. С чего бы она стала наедаться хлебным мякишем? Тем более уже зачерствевшим? Вы ведь комиссар? — Да. Жан-Батист Адамберг, уголовный розыск. — А почему не наша местная полиция? — Комиссар лежит с гриппом. Его подчиненные прийти не могут. — Что, у всех грипп? — Нет, просто ночью была потасовка. Двое убитых, четверо раненых. Из-за украденного скутера. |
