Михаил Булгаков. Богема
Записки на манжетах - 2
I
КАК СУЩЕСТВОВАТЬ ПРИ ПОМОЩИ ЛИТЕРАТУРЫ
ВЕРХОМ НА ПЬЕСЕ В ТИФЛИС
Как перед истинным Богом, скажу, если кто меня спросит, чего я
заслуживаю: заслуживаю я каторжных работ.
Впрочем, это не за Тифлис, в Тифлисе я ничего плохого не сделал. Это
за Владикавказ.
Доживал я во Владикавказе последние дни, и грозный призрак голода
(штамп! штамп!.. "грозный п р и з р а к"... Впрочем, плевать! Эти записки
никогда не увидят света!), так я говорю - грозный призрак голода постучался
в мою скромную квартиру, полученную мною по ордеру. А вслед за призраком
постучал присяжный поверенный Гензулаев - светлая личность с усами,
подстриженными щеточкой, и вдохновенным лицом.
Между нами произошел разговор. Привожу его здесь стенографически.
- Что ж это вы так приуныли? (это Гензулаев.)
- Придется помирать с голоду в этом вашем паршивом Владикавказе...
- Не спорю. Владикавказ - паршивый город. Вряд ли даже есть на свете
город паршивее. Но как же так помирать?
- Больше делать нечего. Я исчерпал все возможности. В подотделе
искусств денег нет и жалованья платить не будут. Вступительные слова перед
пьесами кончились. Фельетон в местной владикавказской газете я напечатал и
получил за него 1200 рублей и обещание, что меня посадят в особый отдел,
если я напечатаю еще что-нибудь похожее на этот первый фельетон.
- За что? (Гензулаев испугался. Оно и понятно. Хотят посадить -
значит, я подозрительный.)
- За насмешки.
- Ну-у, вздор. Просто они здесь ни черта не понимают в фельетонах.
Знаете что...
И вот что сделал Гензулаев. Он меня подстрекнул написать вместе с ним
революционную пьесу из туземного быта. Оговариваю здесь Гензулаева. Он меня
научил: а я по молодости и неопытности согласился. Какое отношение имеет
Гензулаев к сочинению пьес? Никакого, понятное дело. Сам он мне тут же
признался, что искренно ненавидит литературу, вызвав во мне взрыв симпатии
к нему. Я тоже ненавижу литературу и уж, поверьте, гораздо сильнее
Гензулаева. Но Гензулаев назубок знает туземный быт, если, конечно, бытом
можно назвать шашлычные завтраки на фоне самых постылых гор, какие есть в
мире, кинжалы неважной стали, поджарых лошадей, духаны и отвратительную,
выворачивающую душу музыку.
Так, так, стало быть, я буду сочинять, а Гензулаев подсыпать этот быт.
- Идиоты будут те, которые эту пьесу купят.
- Идиоты мы будем, если мы эту пьесу не продадим.
Мы ее написали в семь с половиной дней, потратив, таким образом, на
полтора дня больше, чем на сотворение мира. Несмотря на это, она вышла еще
хуже, чем Мир.
Одно могу сказать: если когда-нибудь будет конкурс на самую
бессмысленную, бездарную и наглую пьесу, наша получит первую премию (хотя,
впрочем. |
