Жорж СИМЕНОН. Цена головы
Комиссар Мегрэ - 5
1. Камера 11, особый надзор
Где-то вдалеке дважды прозвонил церковный колокол. Заключенный сел на койке, его большие узловатые руки обхватили колени.
Так он просидел минуту, словно в нерешительности, Затем вздохнул, встал и потянулся всем телом. Это был громадный, неуклюжий человек, голова его казалась чересчур тяжелой, руки слишком длинными, грудь слишком впалой.
На лице можно было прочесть лишь тупое, почти Нечеловеческое равнодушие. И все же, прежде чем направиться к двери с закрытым глазком, заключенный погрозил кулаком одной из стен.
За этой стеной помещалась точно такая же одиночка, она также входила в сектор особого надзора парижской тюрьмы Сайте.
Таких одиночек было шесть, в каждой из них приговоренный к смерти ожидал либо президентского помилования, либо молчаливой и торжественной группы людей, которая придет к нему однажды ночью и разбудит его.
Вот уже пятый день, как за стеной почти непрерывно кричал заключенный № 10. Иногда он вопил, рыдал, возмущенно вскрикивал. Потом уставал и начинал монотонно и глухо выть.
Одиннадцатый никогда его не видел и не знал о нем ничего. Лишь по голосу он мог догадаться, что Десятый очень молод.
Теперь Десятый вопил устало, скорее по инерции. Однако в глазах Одиннадцатого зажглась искра ненависти, и он сжал костлявые кулаки.
Стены, дворы и корпуса громадной крепости-тюрьмы Сайте молчали. Даже снаружи, из Парижа, не доносилось ни звука. Тишину ночи нарушали только вопли Десятого.
Одиннадцатый подошел к двери, несколько раз судорожно сжал и разжал пальцы и, вздрогнув, коснулся ее.
Как положено по правилам особого надзора, одиночки освещались круглые сутки. Надзиратель обычно находился в коридоре. Каждый час он поочередно заглядывал во все камеры смертников.
Дрожащие пальцы Одиннадцатого скользнули по замку, мучительная тревога сделала это простое движение торжественным.
Дверь открылась. Стул надзирателя стоял на месте, но его самого не было. Заключенный быстро пошел по коридору, наклонившись вперед, словно у него кружилась голова. Лицо его было бледно, только веки зеленоватых глаз покраснели. Трижды он сбивался с дороги и испуганно поворачивал прочь, натыкаясь на запертую дверь.
Где-то в глубине коридора слышались голоса: это в дежурке разговаривали надзиратели.
Он тихо спустился во двор. Ночная мгла была кое-где продырявлена желтыми огнями фонарей. Шагах в ста у ворот топтался часовой. На втором этаже светилось окно, и было видно, как человек с трубкой в зубах склонился над письменным столом, заваленным бумагами.
Одиннадцатому захотелось еще раз прочесть записку, которую он три дня назад нашел наклеенной на донышке своей миски. Но это было невозможно: записку он разжевал и проглотил, как приказал неизвестный автор. Всего час назад заключенный помнил записку наизусть; теперь ему казалось, что некоторые фразы он не может точно восстановить в памяти:
"15 октября в два часа ночи дверь твоей камеры будет не заперта, надзирателя на месте не будет. Если ты пойдешь так, как нарисовано..."
Беглец вытер лоб горячей рукой. С ужасом он посмотрел на желтые круги фонарей и чуть не закричал, услышав шаги. Но они доносились из-за внешней стены, с улицы. Там ходили свободные люди, и по каменным плитам мостовой звонко отдавались их шаги.
Послышался женский голос:
- Подумать только, они заламывают по пятьдесят франков за кресло.
|
