Эрих Мария Ремарк. Черный обелиск
I
Солнце заливает светом контору фирмы по установке надгробий "Генрих
Кроль и сыновья". Сейчас апрель 1923 года, и дела идут хорошо. Весна не
подкачала, мы торгуем блестяще, распродаем себе в убыток, но что поделаешь
-- смерть немилосердна, от нее не ускользнешь, однако человеческое горе
никак не может обойтись без памятников из песчаника или мрамора, а при
повышенном чувстве долга или соответствующем наследстве -- даже из
отполированного со всех сторон черного шведского гранита. Осень и весна --
самый выгодный сезон для торговцев похоронными принадлежностями: людей
умирает больше, чем летом и зимой; осенью -- потому, что силы человека
иссякают, весною -- потому, что они пробуждаются и пожирают ослабевший
организм, как слишком толстый фитиль тощую свечу. Так, по крайней мере,
уверяет самый усердный из наших агентов, могильщик Либерман с городского
кладбища, а уж ему ли не знать: старику восемьдесят лет, он предал земле
свыше десяти тысяч трупов, на комиссионные по установке надгробий обзавелся
собственным домом на берегу реки, садом, прудом с форелью; профессия
могильщика сделала его философствующим пьяницей. Единственное, что он
ненавидит, -- это городской крематорий. Крематорий -- нечестный конкурент.
Мы тоже его недолюбливаем: на урнах ничего не заработаешь.
Я смотрю на часы. Скоро полдень, и, так как сегодня суббота, я
заканчиваю свой трудовой день. Нахлобучиваю жестяной колпак на машинку,
уношу за занавеску аппарат "престо", на котором мы размножаем каталоги,
убираю образцы камней и вынимаю из фиксажа фотоснимки с памятников павшим
воинам и с художественных надгробных украшений. Я бухгалтер фирмы, художник,
заведующий рекламой и вообще вот уже целый год состою единственным служащим
нашей конторы, хотя я отнюдь не специалист.
Предвкушая наслаждение, достаю из ящика стола сигару. Это черная
бразильская. Представитель Вюртембергского завода металлических изделий
утром угостил меня этой сигарой, а потом попытался навязать мне партию
бронзовых венков. Следовательно, сигара хорошая. Я ищу спички, но, как
обычно, коробок куда-то засунули. К счастью, в печке есть еще жар. Я
скатываю трубочкой бумажку в десять марок, подношу ее к углям и от нее
закуриваю сигару. Топить печку в апреле, пожалуй, уже незачем; это одно из
коммерческих изобретений моего работодателя Георга Кроля. Ему кажется, что
когда люди скорбят и им еще приходится выкладывать деньги, то легче это
сделать в теплой комнате, чем в холодной. Ведь от печали и без того знобит
душу, а если к тому же у людей ноги стынут, трудно бывает выжать хорошую
цену. В тепле все оттаивает -- даже кошелек.
|
