Метнувшись, Доэни перехватил трость и притянул старика к себе.
— Что такое, профессор Энсон? Разве баллон в неисправности? — тихо спросил он. — Что вам об этом известно?
Лицо профессора Энсона стало вдруг безмерно старым, словно на нем проступили признаки близкого конца.
— Откуда вам известно, что баллон не в порядке? — еще раз спросил Доэни.
— Это он отравил Ральфа! Он! — закричала Роберта и бросилась на Энсона. Брейд задержал ее и крепко схватил за руки.
Энсон резко повернул голову и посмотрел на девушку.
— Он заслужил смерть. Он предал науку, — хрипло проговорил он.
— Значит, это вы его отравили? — спросил Доэни. — Учтите, профессор, здесь свидетели. Можете ничего не говорить.
— Мне надо было сначала разделаться с ним! — Энсон указал на Брейда и разразился криком: — Неудачник! Я вам правильно сказал после его смерти — это вы во всем виноваты! Только такой идиот, как вы, мог допустить подтасовку данных! Из-за вас он был осужден на смерть. — С яростного крика он вдруг перешел на шепот; — Да, Ральфа Нейфилда отравил я, — и упал на стул.
Брейд и Доэни остались одни в кабинете. Доэни вымыл руки и энергично вытирал их бумажным полотенцем.
— Что с ним будет? — спросил Брейд. Теперь, когда напряжение, владевшее им до сих пор, спало, Кэп опять стал для него Кэпом, любимым старым учителем, почти отцом, чудаком, но великим химиком. Представить его себе униженным, в тюрьме…
— Думаю, до суда он не дотянет. — Доэни постучал себя по лбу корявым указательным пальцем.
Брейд печально кивнул.
— Знаете, проф, — сказал Доэни, — очень я рад, что с самого начала не ошибся насчет вас. Вы уж простите, что под конец я засомневался.
— Сомневаться — ваша профессия.
— Это точно. И здорово же вы во всем разобрались! Не хуже настоящего следователя.
— Правда? — Брейд слабо улыбнулся.
— Факт! Вы же докопались до самой сути. Может, и я бы до этого додумался, знай я то, что знали вы, но навряд ли так же быстро да так ловко.
Брейд задумчиво произнес:
— Знаете, наверно, в глубине души я понял все еще с тех пор, как моя дочка передала мне слова Кэпа. Но я никак не мог поверить, что убийство совершил Кэп, вот я и гнал от себя эти мысли.
Он опустил голову.
— И когда же до вас наконец дошло? — спросил Доэни.
— Сегодня, на лабораторных занятиях. И причина-то пустяковая. Я размышлял, как мы, педагоги, зависим от времени, и сразу, как всегда, вспомнил Кэпа. А в эту минуту один из студентов передавал лаборанту свои записи и это напомнило мне аналогичную ситуацию с Кэпом, как он передавал Джинни свою рукопись. Стоило мне это вспомнить, и все встало на свои места.
— Я же говорю, здорово у вас получилось! Только один раз вы дали промашку — слишком разговорились. Понимаете, о чем я?
— Нет.
— Вот и видно, что вы не спец. Вы же чуть не выложили этому старикану все, что знали. А зачем? Если он виноват, ему и без вас это известно. Так что рассказывать при нем все подряд никак не полагалось. Понятно? Что-то надо было приберечь. Вот как с этим баллоном! Про баллон вы ему не должны были говорить. А если б я вас не удержал, вы бы ему все раскрыли. Что бы мы тогда делали? Нет, никогда нельзя рассказывать обвиняемому все. Про что-то надо умолчать. А он от волнения не сможет сообразить, о чем вы говорили, о чем нет. Тут-то и нужно так повернуть, чтобы преступник сам выболтал то, что вам надо. Ясно? Тогда ему конец, вот как этот профессор выдал себя с баллоном. |