Клайв Баркер. Гермиона и луна
Не только художники знали все о свете — Гермиона поняла это через три дня после своей гибели — но еще и те, кто должен был от него прятаться. Теперь она стала частью этого капризного клана — призраком в мире плоти, и если хотела здесь задержаться, то должна была избегать даров солнца так же, как девица — греха, примерно по той же причине. Солнечные лучи портили, разлагали и, наконец, сжигали душу. Она не жалела, что умерла. Жизнь не походила на вишневый пирог. Ей не везло в любви, в браке, с друзьями, с материнством. Последнее было всего больней. Если бы Гермиона могла вернуться обратно — изменить что-то одно, она забыла бы о разбитых сердцах и пришла к своему шестилетнему сыну Финну, чтобы сказать: верь своим мечтам, иди по жизни легко, ведь даже поражение ничего не значит. Этими мыслями она делилась только с Райсом, вечным бродягой, как и она сама. Он умер, измученный и безумный — от чумы, но со смертью вновь обрел рассудок и силы. Они уже третий день были вместе, прячась за жалюзи в его пустой квартире, прислушиваясь к уличному шуму и сплетничая. Вечером беседа вернулась к природе света. — Не понимаю, почему солнце вредит нам, а луна — нет, — заметила Гермиона: — Она ведь отражает солнечный свет, да? — Не ищи логику, — ответил Райс: — Не будь такой серьезной. — Звезды — это крохотные солнца. Почему их сияние не обжигает нас? — Никогда не любил на них смотреть, — сказал Райс: — Всегда чувствовал себя одиноким. Особенно в самом конце. Поднимал голову, видел эту бездну и… — он замолчал: — Проклятье, женщина, послушай меня! Мы собираемся выйти наружу и повеселиться. Гермиона подплыла к окну. — Туда? — спросила она. — Туда. — Они увидят нас? — Нет, если мы разденемся. Она обернулась, посмотрела на него. Он начал расстегивать рубашку. — Я тебя прекрасно вижу, — сказала она. — Но ты мертва, дорогая. У живых куда больше проблем, — сбросив рубашку, Райс встал с ней у окна. — Полюбуемся закатом? — спросил он и, не ожидая ответа, поднял жалюзи. Свет был достаточно ярким, чтобы вызвать приятную дрожь. — Я, наверное, на это подсяду, — сказала Гермиона, снимая платье и позволяя последним лучам щекотать грудь и живот. — Вот это другой разговор, — заметил Райс: — Выйдем на воздух? До Хэллоуина остался один день и одна ночь. Каждый магазин на Мейн-стрит украшали символы осени. Эскадрилья бумажных ведьм — здесь, картонный скелет — там. — Гадость, — заметил Райс, когда они проходили мимо гнезда резиновых нетопырей: — Нужно протестовать. — По-моему, просто забавно, — сказала Гермиона. — Это наш праздник, милая. Пир Мертвых. А я чувствую себя, словно… Иисус на воскресной проповеди. Как они смеют так меня упрощать? — он стукнул бесплотным кулаком по стеклу. Оно задрожало, слабый звон долетел до ушей проходившей мимо семьи — они повернулись к витрине, ничего не сказали и, доверяя своим глазам, двинулись дальше. Гермиона смотрела им вслед. — Я хочу увидеть Финна, — сказала она. — Плохая идея, — ответил Райс. — Плевать, — повторила она: — Мне нужно его увидеть. Райс знал, что спорить бесполезно, так что они направились вверх по холму — к дому ее сестры Элейн, где, как считала Гермиона, мальчик жил после ее смерти. — Ты должна кое-что знать, — сказал Райс, пока они поднимались. |
