Густав Майринк. Кабинет восковых фигурМоххамед Дараш-Ког – 2
— Телеграфировать Мельхиору Кройцеру — мысль, конечно, отличная! Но, Синклер, ты действительно думаешь, что он примет наше предложение? Если он успел на первый поезд, — Себалд посмотрел на часы, — то с минуты на минуту должен быть здесь. Синклер встал и вместо ответа постучал указательным пальцем по оконному стеклу. Высокий сухощавый человек поспешно поднимался по улице. — Повседневные события кажутся иногда — на мгновение — какими-то устрашающе незнакомыми, необычными… Синклер, тебе никогда не приходило в голову, что такие мгновения обычно проскальзывают мимо нашего сознания? Как будто внезапно просыпаешься и, прежде чем тут же заснуть вновь, успеваешь между двумя ударами пульса заглянуть в странный, неожиданный мир, наполненный каким-то загадочным смыслом. Синклер внимательно посмотрел на своего друга: — Что ты хочешь этим сказать? — Этот кабинет восковых фигур… Какое-то тревожное чувство охватило меня, когда я туда вошел… — Себалд вдруг запнулся. — Уж очень я сегодня чувствителен. Вот только что: я заметил Мельхиора еще издали, и чем ближе он подходил, тем выше и выше становилась его фигура, и в этом было что-то мучительнее для меня, что-то — как бы это сказать — антитаинственное. Да, пространство способно поглотить любую вещь, будь то тело или звук, мысль, фантазия или событие. Издали мы видим их крошечными, но постепенно они растут — всё, всё, даже то, что невещественно, чему нет необходимости преодолевать пространство. Но я не нахожу нужных слов. Понимаешь, что я имею в виду? Тот же самый закон, видимо, распространяется и на слова! Синклер задумчиво кивнул. — Ну, а некоторые события и мысли подкрадываются к нам тайком, словно «там» есть что-то, напоминающее неровности почвы, за которыми они могут спрятаться. Из своих укрытий они выскакивают всегда внезапно и предстают перед нами страшными, загадочными исполинами. Открылась дверь, и в кафе вошел доктор Кройцер. — Мельхиор Кройцер — Кристиан Себалд Оберайт, химик, — представил своих знакомых Синклер. — Догадываюсь о причинах, побудивших вас телеграфировать мне, — сказал доктор. — Давнее горе госпожи Лукреции?! Меня тоже всего передернуло, когда я наткнулся во вчерашних газетах на имя Мохаммеда Дараша-Кога. Вам уже удалось что-нибудь выяснить? Это тот самый? Посреди немощеной рыночной площади возвышался балаган кабинета восковых фигур, из множества маленьких зеркальных осколков, укрепленных на парусиновом фронтоне, слагалась розетка: Восточный паноптикум Мохаммеда Дараша-Кога под управлением мистера Конго-Брауна На розетке отражался последний розовый отсвет вечернего неба. Паруса балаганных стен, пестро размалеванные диким воображением ярмарочного зазывалы, тихо колебались и, когда кто-нибудь из работавших внутри облокачивался на них, вздувались, как гигантские щеки. Две деревянные ступеньки вели ко входу, над которым, под стеклянным колпаком, стояла натуральной величины восковая фигура женщины, одетая в трико с блестками. Женщина медленно поворачивала свое бледное лицо и обводила мертвым взглядом стеклянных глаз собравшуюся внизу толпу; достигнув крайнего положения, она ненадолго замирала, словно ожидая какого-то тайного приказа от сидящего за кассой темнокожего египтянина, потом резко, так что разлетались длинные черные волосы, в три приема разворачивала голову в противоположном направлении, чтобы ровно через пятнадцать секунд медленно вернуться в исходную позицию и, обреченно глядя перед собой, повторить все сначала. Время от времени руки и ноги фигуры судорожно выворачивались, голова запрокидывалась, и она, изогнувшись назад, касалась лбом пяток. |
