Сью Таунсенд. Королева Камилла
А также Брайану Холлу с Парламент – сквер Нет никаких научных доказательств того, что собаки могут понимать человеческую речь, равно как и того, что они умеют разговаривать друг с другом. Если кто‑то утверждает, будто собака «понимает каждое мое слово», он заблуждается. Впрочем, один старый ирландский сеттер сообщил мне недавно, что собаки преотлично понимают наш язык и почти все, что мы им говорим, находят банальным, нудным и высокомерным.
– Смотря что ты понимаешь под словом «знает». Фредди гавкнул: – Ага, блин, не знаю! Ем из миски на полу и нужду справляю на улице… Если живых лягушек бросить в кастрюлю с кипятком, они не задумываясь выпрыгнут и спасутся. Если же их посадить в кастрюлю с холодной водой и потихоньку нагревать, пока не закипит, лягушки так и будут сидеть там и сварятся заживо.
Мой редактор Луиза Мур верила в меня больше, чем я сама – спасибо ей. Еще я благодарю издательства «Майкл Джозеф» и «Пингвин», которые я чуть не подвела под монастырь – и не в первый раз. И спасибо за неоценимую помощь Шен Морли Джонс – она вычитала мою книгу и спасла меня от нескольких позорных ляпов.
Глядя, как Чарльз драит доултоновский соусник, Камилла подумала: как мало ему нужно для счастья. – Ты счастлив, дорогой? – спросила Камилла. Сиплый от многолетнего курения голос Камиллы звучал совсем уж хрипло после полуночных посиделок с соседями по дому, Беверли и Тони Тредголд. Тони, пятидесятипятилетний мужик, смахивающий на Элвиса, развлекал Камиллу и Чарльза веселыми байками про Вормвуд– Скрабз. Чарльз заметил: – В тюрьме, похоже, вполне терпимо по сравнению с Гордонстоунской школой, где мне нередко доводилось просыпаться в дортуаре среди ночи и наблюдать, как мою узкую железную кровать и грубое одеяло заметает снегом из открытых окон. – Да вам, блин, еще повезло, что одеяльце‑то имелось, – сказала Беверли, широкая в кости женщина с желтыми и жесткими, как солома, волосами. – Я вот вообще под отцовой шинелькой спала. У Чарльза сделалось такое жалкое лицо, что веселье мигом угасло, и Камилла поспешно проговорила: – Не вешай нос, дорогой, и налей нам еще по стаканчику твоего чудного репяного вина. После нескольких стаканчиков Чарльз приободрился и перешел к своему коронному номеру: принялся усиленно валять дурака, изображая Фреда, а Камилле отведя роль Глэдис. Тредголды с каменными лицами взирали на это импровизированное шоу и с облегчением вздохнули, когда августейшие соседи, пошатываясь, убрели на боковую.
– Тазик абсолютно великолепный, – ответил Чарльз. – Ты такой умник, что приметил его. – Там на тротуаре стояла целая стопка. Все яркие, просто в глазах рябило. – Чудесный выбор, милый. Красный – дико веселый цвет. – Да, и я так подумал. А поначалу примерялся к зеленому. – М – м, зеленый тоже хорошо, но он дико почтенный и уж очень напоминает Джонатана Порритта. так и представляешь его зеленый тазик для посуды, купленный в каком– нибудь кошмарном магазине от Общества охраны памятников где‑нибудь в Котсволде. |
