Робин Хобб. Кошачья добыча
Как же так вышло, порой задаюсь я вопросом, что столь ярая собачница вроде меня придумывает целую кучу историй, где и листа не обходится без кошек? Я вправду не знаю, что ответить. Пускай, по большему счёту, как раз собаки составляли мне компанию долгие-долгие годы, в спутниках моих ходило немало и кошачьего племени. Первым же товарищем, именно что — полностью моим, у тогдашней меня, — совсем ещё девчонки, — стал Локи, длинношёрстый чёрный котяра. Настолько неустрашимый зверь, что, порой, казалось, будто в нём больше от пса, чем собственно от кота. Иногда мне случалось находить его — глубокой, Фэрбенкской зимой, — уютно свернувшимся калачиком меж парой лаек. Едва выйдя замуж, в Кодьяке, я на пару с мужем радовалась компании Хлорофиллы, молоденькой кошечки моего супруга. Будучи нестерилизованной, она весьма и весьма поспособствовала местной кошачьей популяции, немало разнообразив, так сказать, генофонд Кодьяка, за что соседи с любовью звали её «кошачьей производительницей». Ныне же я всецело принадлежу Пи, чёрно-белой, с манишкой, кошке, — ей уже за девятнадцать. Она стала моим самым преданным кошачьим «соавтором», просиживая на хозяйских коленях многие часы, покуда я печатала — выглядывая поверх и суясь с боков. Сэм — помоложе, ему только восемнадцать, знатный ходок по столам и воришка обеденных закусок, настоящий бич, терроризирующий бренное существование моего супруга. Но, вопреки твёрдой решимости не заводить боле никого из кошачьей породы, в декабре две тыщи девятого в рядах домочадцев произошло прибавление в виде Принцессы и Фэтти (Толстяка). Подросшие из одного помёта, они на удивление легко доказали, сколь хорошо могут приспосабливаться к нам — а также нашим псам, детям и своим родичам, кошачьим старейшинам. Толстяк — огненно-оранжевого окраса. Голубоглазый котяра. И большой охотник сказывать сказки.
* * *
— Я допустила ошибку и всё ещё расплачиваюсь за это. — Говоря так, Розмари пыталась смотреться сильнее, чем ощущала себя сама. Менее отчаявшейся и более по-деловому чёткой. — Ты уже порядком рассчиталась за неё, — решительно отозвалась Хилия. С детства лучшая подруга её, Хилия всегда принимала самое крепкое участие в делах касаемо самой Розамари. Бывшая порой бестактной, но неизменно преданной, Хилия. И верность эта, проявившаяся вновь, на редкость много значила для женщины. Подхватив Гилльяма, Розмари легонько подбросила малыша в воздух. Карапуз, хныкая, цыплялся за колени с того мгновения, как мать опустила его вниз. И только взятый на руки наконец затих. — Смотри, избалуешь и испортишь, — заметила Хилия. — Да нет, я просто подержу его, — ответила Розмари. — И если уж на то пошло, не думаю, что он — ошибка. Уж что-что, а мальчик — единственно хорошее, что вышло из моей… ошибки. — Ох, я вовсе не о нём говорила! — мгновенно всполошилась Хилия. Её собственный кроха, всего месяца отроду, дремал на груди, прикрыв глазки, покуда мать кормила его молоком. Гилльям, поудобней устроившись на коленях Розмари, уже клонился поближе, с любопытством глазея свысока на младенца. Ручонка тянулась к малышке. — Дать ей отдохнуть, Гилльям. Не смей пихать её. — Ты вполне расплатилась за ту ошибку, — продолжила, словно позабыв о досадной запинке, Хилия. — Ты страдала, казня себя, без малого три года. Несправедливо, что теперь он вернётся домой и, как ни в чём не бывало, вздумает начать всё заново. — Это его дом, — вскользь подчеркнула Розмари. — Доставшийся от деда. |
