Нора Робертс. Лицо в темноте
Пролог
Мозг, как ни странно, продолжал работать и отдавать приказы. Она машинально выключила зажигание, вынула ключ, открыла дверцу. Несмотря на вечерний зной, ее бил озноб. С ужасом оглядываясь по сторонам, она побежала по темной лестнице. Темнота. Она почти забыла, что в темноте можно спрятаться. Рывком открыв дверь, она чуть не ослепла от яркого электрического света, но не остановилась, сознавая, что ужасно напугана и кто-то, неважно кто, должен ее выслушать. Она бежала по коридору. Звонили телефоны, многочисленные голоса жаловались, кричали, о чем-то спрашивали, кто-то непрерывно ругался. Увидев дверь с надписью: «Расследование убийств», она прикусила губу, сдерживая рыдание. Он сидел, положив одну ногу на стол, прижимая трубку плечом и держа на полпути ко рту чашку с горячим кофе. — О боже, — сказала она, падая на стул. — Меня кто-то хочет убить!
Девочка понимала не все, но ей было ясно, что дядя на фотографиях — очень важный человек, он играл даже для королевы. Эмма узнавала его голос, когда он пел по радио или когда мать ставила одну из его пластинок-сорокапяток, которые собирала. Эмме нравился и этот голос, и ирландский, как его назвали позже, ритм песен. Соседки жалели бедную девочку с верхнего этажа, мать которой отличалась пристрастием к джину и необузданным характером. Порой они слышали ругань Джейн и плач Эммы. Выбивая ковры и развешивая белье, соседки только поджимали губы, обменивались многозначительными взглядами и качали головами. Многие из них считали, что Джейн Палмер не заслуживает такого милого, прелестного ребенка, но говорили об этом лишь между собой. В этой части Лондона никто и не помышлял о том, чтобы вмешиваться в чью-то жизнь. Конечно, Эмма не понимала значения слов «алкоголизм» и «нервное расстройство», зато, несмотря на свои три года, уже хорошо определяла настроение матери: знала, когда та будет смеяться и обнимать ее, а когда — ругаться и шлепать. Если тучи сгущались, девочка брала плюшевую собаку Чарли и пряталась под кухонную раковину, где в темноте и сырости пережидала очередную бурю. Иногда, впрочем, Эмма делала это недостаточно быстро. — Не ерзай. Джейн провела щеткой по светлым волосам дочери, едва сдержавшись, чтобы не ударить ее. Нет, только не сегодня. — Я сделаю тебя красивой. Ты ведь хочешь сегодня быть особенно красивой, не так ли? Но Эмму не очень заботило, как она будет выглядеть, потому что от щетки у нее уже болела кожа на голове, а накрахмаленное розовое платье сильно царапало тело. Девочка продолжала ерзать на стуле, пока мать перевязывала ей волосы лентой. — Я же сказала, не дергайся! — почти взвизгнула Джейн, грубо схватив дочь за шею, и та вскрикнула. — Никто никогда не полюбит грязную отвратительную девочку. Сделав два глубоких вдоха, Джейн ослабила хватку. Не нужно оставлять на коже ребенка синяков. Она ведь любит Эмму, да и Брайан может заметить. — Убери с лица это надутое выражение, — приказала она, стаскивая дочь со стула. Она была довольна результатом. Со светлыми локонами и голубыми глазами Эмма походила на изнеженную маленькую принцессу. Прикосновения Джейн опять стали ласковыми, когда она повернула дочь к зеркалу. — Взгляни сюда. Разве не прелесть? Изучив себя в грязном зеркале, Эмма упрямо надула губы: — Щекотно. — Леди приходится испытывать неудобства, если она хочет, чтобы мужчина считал ее красивой, — ответила Джейн, чувствуя, как впился в тело корсет. — Зачем? — Это часть женского ремесла. Джейн закрутилась перед зеркалом, осматривая себя то с одной, то с другой стороны. |
