Уильям Сомерсет Моэм. Луна и грош
1
Когда я познакомился с Чарлзом Стриклендом, мне, по правде говоря, и в
голову не пришло, что он какой-то необыкновенный человек. А сейчас вряд ли
кто станет отрицать его величие. Я имею в виду не величие удачливого
политика или прославленного полководца, ибо оно относится скорее к месту,
занимаемому человеком, чем к нему самому, и перемена обстоятельств нередко
низводит это величие до весьма скромных размеров. Премьер-министр вне
своего министерства сплошь и рядом оказывается болтливым фанфароном, а
генерал без армии - всего-навсего пошловатым провинциальным львом. Величие
Чарлза Стрикленда было подлинным величием. Вам может не нравиться его
искусство, но равнодушны вы к нему не останетесь. Оно вас поражает,
приковывает к себе. Прошли времена, когда оно было предметом насмешки, и
теперь уже не считается признаком эксцентричности отстаивать его или
извращенностью - его превозносить. Недостатки, ему свойственные, признаны
необходимым дополнением его достоинств. Правда, идут еще споры о месте
этого художника в искусстве, и весьма вероятно, что славословия его
почитателей столь же безосновательны, как и пренебрежительные отзывы
хулителей. Одно несомненно - это творения гения. Мне думается, что самое
интересное в искусстве - личность художника, и если она оригинальна, то я
готов простить ему тысячи ошибок. Веласкес как художник был, вероятно,
выше Эль Греко, но к нему привыкаешь и уже не так восхищаешься им, тогда
как чувственный и трагический критянин открывает нам вечную жертвенность
своей души. Актер, художник, поэт или музыкант своим искусством,
возвышенным или прекрасным, удовлетворяет эстетическое чувство; но это
варварское удовлетворение, оно сродни половому инстинкту, ибо он отдает
вам еще и самого себя. Его тайна увлекательна, как детективный роман. Это
загадка, которую не разгадать, все равно как загадку вселенной. Самая
незначительная из работ Стрикленда свидетельствует о личности художника -
своеобразной, сложной, мученической. Это-то и не оставляет равнодушными к
его картинам даже тех, кому они не по вкусу, и это же пробудило столь
острый интерес к его жизни, к особенностям его характера.
Со дня смерти Стрикленда не прошло и четырех лет, когда Морис Гюре
опубликовал в "Меркюр де Франс" статью, которая спасла от забвения этого
художника. По тропе, проложенной Гюре, устремились с большим или меньшим
рвением многие известные литераторы: уже долгое время ни к одному критику
во Франции так не прислушивались, да и, правда, его доводы не могли не
произвести впечатления; они казались экстравагантными, но последующие
критические работы подтвердили его мнение, и слава Чарлза Стрикленда с тех
пор зиждется на фундаменте, заложенном этим французом.
То, как забрезжила эта слава, - пожалуй, один из самых романтических
эпизодов в истории искусства. Но я не собираюсь заниматься разбором
искусства Чарлза Стрикленда или лишь постольку, поскольку оно
характеризует его личность.
|
