Люк Босси. Манхэттен по Фрейду
Кристиане и Мишель 1
С высоты сорокового этажа он смотрел, как чайка, покоренная красотой города, камнем падает в недра Манхэттена. Хотел бы и он последовать за этой птицей, нырнуть в сияющее средоточие камня и стали, преобразившее городской пейзаж. Его взгляд углубился в нескончаемые архитектурные каньоны, расположенные между рекой Гудзон и проливом Ист-Ривер. Прошло два десятилетия, с тех пор как возник первый генератор электрической энергии на Пирл-стрит, и теперь перед его глазами в глубине черной ночи простиралась сияющая галактика. Где-то далеко внизу, несмотря на поздний час, улицы были запружены людьми, никто из которых не имел ни малейшего представления о том, что же такое Манхэттен на самом деле. Они и не подозревали о том, какое сверхъестественное честолюбие породило этот уголок земли, эту божественную геометрию, место, где ежедневно совершались священные обряды. Он вздрогнул всем телом, услышав звон колоколов: часы на небоскребе показывали полночь. С удовлетворением отметил, что прекрасно владеет своими нервами. Дыхание оставалось спокойным. Виски — сухими. Сердцебиение — ритмичным. А рядом слышалось прерывистое, неровное дыхание, стук обезумевшего сердца. Жертва ждала его. Он подошел к клетке и открыл ее. Птицы тут же устремились к обнаженной груди предателя, задевая рану крыльями. Предатель должен искупить свою вину. Но не сразу. Сначала он снимет с него тряпки, накормит и напоит его. Страдания должны длиться как можно дольше, чтобы наполниться особым смыслом. Жертва смотрела на него лишенными всякого выражения глазами, из которых утекала жизнь. И вдруг в этих потухших глазах мелькнул огонь. В доли секунды беспомощная жертва распрямилась и схватила его за горло.
Он проснулся. В висках стучало, грудь была покрыта испариной. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять — это был сон. Сон, в котором он убивал человека, который пытался убить его самого. Через некоторое время он пришел в себя и почувствовал облегчение пополам со смутной тревогой, которое испытывает каждый вынырнувший из кошмара. Он успокоился еще больше, когда вспомнил о том, что не все в его сне было вымыслом. Предатель действительно там, наверху, агонизирует, глядя в самое высокое окно небоскреба. Торжествующая улыбка осветила его лицо.
2
— Доктор? — … — Доктор! Сидевший во вращающемся кожаном кресле, очнулся от задумчивости. — Мадемуазель? Изольда Брехайм, лежавшая на диване, приподнялась, опираясь на локоть, чтобы заглянуть ему в глаза. — Каждый раз, закуривая сигару, вы отвлекаетесь от того, что я вам рассказываю, — сказала она. — Ваше молчание приобретает другое качество. Вы словно не здесь. — Вы правы, — признал Фрейд, последний раз затягиваясь и кладя сигару «Трабукко» в пепельницу. — Мне казалось, что я уже в Америке. Всего через десять дней я буду там. — Я спрашиваю себя, — продолжала Изольда, — не коренится ли ваша любовь к сигарам в детской фиксации на материнской груди… — Иногда сигара — это просто сигара, — заметил Фрейд. Он бросил взгляд на швейцарские часы, свадебный подарок жены. Часы постоянно напоминали ему о том, что Марта была богаче него, когда выходила замуж. И добавил: — Сеанс закончен. — Доктор Фрейд! Изольда резко села на диване, обратив свое молодое свежее лицо к Фрейду, и устремила на него светящиеся умом глаза: — Несколько лет назад вы посвящали целые дни лечению пациентов! Говорят, вы даже устраивали сеансы для друзей во время долгих прогулок в Альпах. |
