Нина Георге. Музыка лунного света
Йенсу, возлюбленному, мужу и другу, и Вольфгангу Георге (20 марта 1938 года — 4 апреля 2011 года), лучшему отцу на свете
1
Это было первое решение, которое она приняла самостоятельно. Первый раз, когда она сама выбирала, как поступить. Марианна вознамерилась умереть. Здесь и сейчас. Бросившись в воды Сены на исходе этого серого дня. На небе не было ни звездочки. Эйфелева башня исчезла в мглистой пелене смога. Париж издавал неумолчный шум, сливавшийся из рокота машин, рычания скутеров, гула метро, где-то глубоко сотрясавшего чрево города. Вода казалась прохладной, черной и спокойной. Сена примет ее, мягко окутав покровом безмолвия и свободы, и унесет в море. По щекам ее жемчужинами побежали слезы, оставляя на губах соленый вкус. Марианна улыбнулась. Никогда прежде она не ощущала такой легкости. Такой свободы. Такого блаженства. «Это мое дело, — прошептала она. — Мое». Она сняла туфли, старенькие, с набойками, купленные лет пятнадцать тому назад тайком, не на распродаже; когда Лотар узнал, ей порядком досталось. Потом он подарил ей к этим туфлям платье, второго сорта, с текстильными дефектами, уцененное, серое, с узором из серых же цветов. Это платье она надела и сегодня. В последний день своей жизни. Пока в запасе у нее были все эти годы и десятилетия, время представлялось ей бесконечным. В детстве вся жизнь лежала перед ней, словно книга, которая только и ждет, чтобы ее написали. Теперь ей исполнилось шестьдесят, и страницы книги были пусты. Бесконечность прошла, точно один-единственный серый день. Она аккуратно поставила туфли рядом с собой на скамейку. Потом подумала и переставила на землю. Ей не хотелось запачкать скамейку: вдруг потом сядет красивая женщина, на юбке у нее останется пятно и она попадет в неловкое положение? Она попыталась снять обручальное кольцо, но не тут-то было. Тогда она послюнявила палец, и кольцо наконец соскользнуло. Под ним показался светлый ободок кожи. На другой стороне моста Пон-Нёф на скамейке спал человек. На нем было что-то вроде тельняшки в тонкую полоску, и Марианна порадовалась, что он лежит к ней спиной. Она положила кольцо рядом с туфлями. Какой-нибудь клошар найдет его, продаст и сможет несколько дней прожить на вырученные деньги. Купить себе багет, бутылочку пастиса, кусочек сала — свежей еды, не из мусорного контейнера. Может быть, останется еще и на газету, укрываться от холода. «Хватит просроченных продуктов», — сказала она вслух. Лотар всегда помечал для нее крестиками товары со скидками в приложениях к ежедневным газетам, как другие — интересные шоу и фильмы в телепрограмме. По субботам — «Спорим, что?..» По воскресеньям — «Место преступления». По понедельникам — шоколадный пудинг с истекающим сроком годности. Ели они то, что помечал крестиком Лотар. Марианна закрыла глаза. Лотар. Для друзей Лотто. Обер-штабс-фельдфебель артиллерии, душа роты. Лотар Мессман, проживающий в Целле, в местности, похожей на пейзаж из дорогого игрушечного набора, в последнем доме уютного тупичка, отделенном решетчатой изгородью от т-образного перекрестка с круговым движением. Человек, которому возраст придавал солидности. Лотар. Он любил свою профессию. Любил свою машину. Любил телевизор. Он сидел на диване, поставив поднос с едой на выложенный кафельной плиткой столик, в левой руке пульт, в правой — вилка, сделав звук погромче, он ведь как-никак артиллерист. «Хватит о Лотаре», — прошептала Марианна. И в испуге прижала руку ко рту. Вдруг ее кто-нибудь подслушает? Она расстегнула плащ. Он еще кому-нибудь послужит, хотя подкладку она чинила так часто, что на ней образовался узор из разноцветных, слишком ярких заплаток. |
