Аркадий Фидлер. ОринокоБелый Ягуар — вождь араваков - 2
ГОРА ГРИФОВ
В течение двух суток после того, как мы покинули остров, корабль наш держал курс строго на восток. Океан был пуст – нигде ни одного корабля, и это немало нас радовало. Ветер дул с северо‑востока, и, хотя парусами управляли руки неопытные, а встречные морские течения затрудняли плавание, шхуна легко скользила по волнам и заметно продвигалась вперед. Все два дня мы не теряли из виду материка, простиравшегося на юге волнистой линией; побережье этой части Южной Америки, а говоря точнее – Венесуэлы, было гористым. Вождь Манаури и его воины старались рассмотреть на далекой земле знакомую вершину, у подножия которой, как они уверяли, лежали их селения. Вершина эта именовалась горой Грифов. – Разве можно узнать ее на таком расстоянии? – выразил я сомнение. – От Большой земли нас отделяет много миль. Все горы там кажутся одинаковыми. – Мы узнаем, Ян, нашу гору, мы сразу узнаем! – ответил Манаури по‑аравакски, а мои юные друзья, Арнак и Вагура, как обычно, перевели мне слова вождя на английский. – Не подойти ли нам ближе к берегу? – предложил я. – Не надо! Ближе могут быть подводные скалы. Вершину Грифов мы узнаем и отсюда. Надо ли говорить, с каким усердием высматривали мы эту вершину – предвестницу лучших дней, рассчитывая, что там, в селениях араваков, придет конец нашим бедам. Там мои друзья‑индейцы окажутся среди своих, а шестеро негров найдут у дружественного племени защиту и гостеприимство. А я? Я уповал на то, что, оказавшись на Южноамериканском материке, смогу легко с помощью индейцев добраться до английских островов Карибского моря. Я надеялся, что индейцы не обманут моих надежд и помогут мне охотно, от чистого сердца; тяжкие испытания последней недели связали нас верной, до гробовой доски, дружбой. Солнце клонилось к западу, когда на шхуне поднялся вдруг радостный переполох. Все бросились на нос корабля и оттуда всматривались вперед, указывая руками куда‑то вдаль. В синей дымке далеко впереди на берегу вырисовывались очертания горной вершины причудливой формы. Крутой склон с одной стороны и пологий – с противоположной делали ее похожей на огромный, устремленный ввысь клюв какой‑то хищной птицы. – Гора Грифов! – раздавались возбужденные голоса. Ко мне, стоявшему на руле, подошел вождь Манаури, а вслед за ним толпой и все остальные: Арнак, Вагура, Ласана, индейцы, негры. Лица их выражали столько радости, столько счастья, что и мне невольно передалось всеобщее возбуждение. – Правь к ней! – только и смог вымолвить Манаури. – Ян! – торжественным тоном произнес он. – Ты наш брат, и мы любим тебя! Тебе мы обязаны своим спасением на острове. Твой разум и твои ружья победили наших преследователей‑испанцев. Дружба твоя вернула нас к жизни. Ты, великий воин своего народа, не можешь пока вернуться к своим, и мы просим тебя от чистого сердца: останься у нас! Останься навсегда! Среди всеобщего радостного оживления все присутствующие встретили его слова горячим одобрением. – Сердечно благодарю вас за даруемое мне гостеприимство, но, к сожалению, я не могу им воспользоваться, – ответил я твердо. – Я пробуду у вас не дольше, чем потребуется для подготовки моего отъезда на английские острова. Могу ли я рассчитывать па вашу помощь, Манаури? – Ты – наш брат! – ответил вождь. – Мы сделаем все, о чем ты попросишь… Вершину Грифов мы увидели, когда до нее оставалось еще немало миль, и лишь после многих часов плавания приблизились наконец к ее подножию. К этому времени солнце уже заходило и близился вечер. До ближайшего селения араваков, лежавшего на берегу лагуны в устье реки по той стороне горы, оставалось плыть еще добрых два часа при попутном ветре и хорошей видимости, а тут, как назло, и ветер под вечер стих, и стали быстро сгущаться сумерки. |
