Чарльз Буковски. Первая красотка в городе
ПЕРВАЯ КРАСОТКА В ГОРОДЕ
Кэсс была самой молодой и красивой из 5 сестер. Самой красивой девушкой в городе. Наполовину индианка, с гибким и странным телом, змеиным и горячим, – а уж какие глаза… живое пламя. Словно дух в форму залили, а удержать не смогли. Волосы черные, длинные, шелковистые, танцевали и кружились без устали, как и она сама. Кэсс ни в чем не знала меры. Некоторые утверждали, что она чокнутая. То есть, тупые так считали. Они-то никогда Кэсс понять не могли. Мужикам она казалась просто машиной для траха, и плевать, чокнутая или нет. А Кэсс танцевала и флиртовала, целовала мужчин, но, если не считать пары раз, когда приходилось ложиться в постель, умудрялась ускользнуть. Мужчин она избегала. Сестры обвиняли ее в том, что она злоупотребляет своей красотой и не пользуется, как надо, умом, но у Кэсс сильны были и ум, и дух: она писала маслом, танцевала, пела, лепила из глины всякие штуки, а когда кого-нибудь обижали, душевно или плотски, Кэсс им глубоко сочувствовала. Просто ум у нее был другой – непрактичный. Сестры ревновали ее, потому что она отбивала их мужиков, и злились, поскольку им казалось, что она этими мужиками не самым лучшим образом распоряжается. У нее была привычка добрее относиться к уродам; от так называемых красавчиков ее тошнило: – Кишка тонка, – говорила она. – Без перчика. Полагаются на идеальную форму ушек и тонко вылепленные ноздри… Одна видимость, а внутри шиш… – Характерец у нее граничил с безумием; некоторые вообще такой характер безумием называют. Отец умер от пьянства, а мать сбежала, оставив девчонок одних. Девчонки пошли к родственникам, те определили их в женский монастырь. Монастырь оказался местом безрадостным, причем больше для Кэсс, чем для сестер. Другие девчонки относились к ней ревниво, и Кэсс дралась почти со всеми. Вдоль всей левой руки у нее бежали царапины от бритвы – так она защищала себя в драках. На левой щеке тоже остался изрядный шрам, но он скорее подчеркивал ее красоту, чем портил. Я познакомился с нею в баре на Западной Окраине как-то вечером, через несколько дней после того, как ее выпустили из монастыря. Поскольку она была младше всех, выпустили ее последней. Она просто вошла и села со мной рядом. Я, наверное, – самая большая страхолюдина в городе: может, именно поэтому. – Выпьете? – спросил я. – Конечно, почему бы и нет? Едва ли в нашей беседе в тот вечер было что-то необычное, просто Кэсс такое чувство внушала. Она меня выбрала – вот так всё просто. Никакого напряга. Выпивать ей нравилось, и залила она довольно много. Совершеннолетней не казалась, но ее все равно обслуживали. Может, у нее ксива липовая была, не знаю. Как бы то ни было, всякий раз, когда она возвращалась из уборной и подсаживалась ко мне, во мне шевелилась какая-то гордость. Не только самая красивая женщина в городе, но и одна из самых прекрасных в моей жизни. Я положил руку ей на талию и поцеловал один раз. – Как вы считаете, я хорошенькая? – спросила она. – Да, конечно, но тут еше кое-что… дело больше, чем в вашей внешности… – А меня всегда обвиняют в том, что я хорошенькая. Вы действительно так считаете? – Хорошенькая – не то слово, оно едва ли отдает вам должное. Кэсс сунула руку в сумочку. Я думал, она платок достает. А она вытащила здоровенную булавку. Не успел я и пальцем дернуть, как она проткнула этой булавкой себе нос – наискосок, сразу над ноздрями. На меня накатило отвращение пополам с ужасом. Она взглянула на меня и рассмеялась: – А теперь? Что сейчас скажешь, мужик? Я вытянул у нее из носа булавку и придавил ранку своим платком. Несколько человек вместе с барменом наблюдали представление. |
