Мария Прилежаева. Пушкинский вальс
1
На лестнице был полумрак. Они долго поднимались на второй этаж, останавливаясь почти на каждой ступеньке, и говорили. Возле двери он ее поцеловал. Несколько секунд они стояли без слов. — Я тебя люблю… веришь? Он говорил это вчера, позавчера. Много раз. И всегда: «Настя, ты веришь?» — Угадай, что я думаю, Настя! — Что? — Не могу без тебя жить, вот что! — И я. Только тише. Мама услышит. Она приложила палец к губам. — Пусть слышит. И хорошо, что услышит. Надо им сказать, Настя! Звони, скажем сейчас. — Что скажем? — Все. Ведь решено? Ты же знаешь, что со мной. Сам не разберусь. Начну о чем-нибудь думать, а в голове… Даже читать не могу. Настя, если они будут отговаривать, ты устоишь? — Наверное, будут отговаривать. — Почему? — Скажут: рано. Сначала на ноги встаньте. Проверьте чувство. — Я тебя люблю, — строго сказал он. — Ужасно серьезный! — засмеялась она. — Знаешь, как тебя девчонки зовут? Антистиляга, Анти! Просто страх. Она тронула его лицо веткой клена. Он снова обнял ее, неловко, боясь слишком близко привлечь. — Иди, Дима, — сказала Настя, отстраняя его, но не очень. — Я тоже… Мне тоже хорошо, хорошо! Димка, мне удивительно хорошо! Завтра в семь на Откосе. — Не завтра, а сегодня. Завтра уже началось. Настя, приходи в пять, согласна? Можно мне тебя поцеловать на прощание? — Димка, за что ты в меня влюбился? — Не знаю. За все! Ты умная. С тобой интересно обо всем поговорить, не то что с другими девчонками: «Ах, спросят, не спросят по физике! Ах, танцы! Ах, Ив Монтан!» Ни с кем не бывает так интересно говорить, как с тобой! Ты веселая. Когда ты смеешься, хочется хохотать, так смешно ты смеешься! Какая-то радость! Хочется слушать музыку, сидел бы и слушал, просто чудо какое-то! Ты красивая! — Это уж враки. — Красивая! Знаешь, какие у тебя волосы? Как бы сказать… Светлые… Мне вся твоя семья нравится. Настя, неужели ты меня любишь? Верно, любишь? — Димка, смешной… Они простояли еще добрых полчаса. — Димка, иди, до свидания. Завтра в пять на Откосе. Она подождала, перегнувшись через перила, пока на лестнице стихли шаги, отперла английский замок и на цыпочках вошла в дом. Тишина. Слышно, как в висках бьется кровь. А в комнате утро, в распахнутое окно смотрит розовое небо. Уже утро. Она легла на подоконник, свесив голову. Так и есть, стоит под окном! Высоченный, худой. Прислонился к тополю и стоит. Удивительная жизнь, Димка, верно? Птица запела. Что за птица па нашем дворе? Как странно, простой двор, один Димка да птица в тополях. Он махнул рукой и пошел. «Оглянись!» — мысленно приказала Настя. Оглянулся. «Димка. Люблю». Она спрыгнула с подоконника. Со стены из длинного, без оправы зеркала изумленно глядит тонкоплечая девочка в ситцевом платье. Чуть вздернутый нос, скулы чуть выдаются, ямочки у кончиков губ. Глаза узкие. Как у японца. Прощайся, девочка, со своей веселой комнаткой, где вместо постели диван, книжная полка (бедная полка, и с тобой расставаться!), на столике бюст Маяковского, фотографии Галины Улановой. А вот и солнце. Здравствуйте! Поднялось, и прямо в окно, и пошло вырисовывать по стенам кружочки. «Маяковского можно захватить с собой, а Галина Уланова еще и сама к нам прикатит. Нет, я слишком уж счастлива! Не могу от счастья заснуть. |
