Карел Чапек. Средство Макропулоса
Комедия в трех действиях с эпилогом.
Предисловие
Замысел этой комедии возник у меня года три-четыре назад, еще до
"RUR'a". Тогда она, впрочем, мыслилась мне как роман. Таким образом, я пишу
ее как бы с запозданием; есть у меня еще один старый замысел, который тоже
надо реализовать. Толчок к ней дала мне теория, кажется, профессора
Мечникова, о том, что старение есть самоинтоксикация организма.
Эти два обстоятельства я отмечаю потому, что нынешней зимой вышло
новое произведение Бернарда Шоу "Назад к Мафусаилу",[1] -- пока оно знакомо
мне только по аннотации, -- которое, по-видимому, ставит проблему долголетия
гораздо шире. Здесь налицо совершенно случайное и чисто внешнее совпадение
темы, так как Бернард Шоу приходит к прямо противоположным выводам.
Насколько я понимаю, в возможности жить несколько сот лет г-н Шоу видит
идеальное состояние человечества, нечто вроде будущего рая на земле.
Читатель увидит, что в моем произведении долголетие выглядит совсем иначе:
как состояние не только не идеальное, но даже отнюдь не желательное. Трудно
сказать, кто из нас прав: у обеих сторон, к сожалению, нет на этот счет
собственного опыта. Однако есть основание предполагать, что позиция
Бернарда Шоу будет считаться классическим образцом оптимизма, а моя пьеса
-- порождением бесперспективного пессимизма. В конце концов я не стану ни
счастливей, ни несчастней от того, что меня назовут пессимистом или
оптимистом. Однако "пребывание в пессимистах", по-видимому, влечет за собой
известную ответственность перед обществом, нечто вроде сдержанного упрека
за дурное отношение к миру и людям. Поэтому объявляю во всеуслышание, что в
этом я не повинен: я не допускал пессимизма, а если и допустил, то
бессознательно и сам об этом жалею. В этой комедии мне, наоборот, хотелось
сказать людям нечто утешительное, оптимистическое. В самом деле: почему
оптимистично утверждать, что жить шестьдесят лет -- плохо, а триста лет --
хорошо? Мне думается, что считать, скажем, шестидесятилетний срок жизни
неплохим и достаточно продолжительным -- не такой уж злостный пессимизм.
Если мы, например, говорим, что настанет время, когда не будет болезней,
нужды и тяжелого грязного труда,-- это, конечно, оптимизм. Но разве
сказать, что и в нынешней жизни, с ее болезнями, нуждой и тяжелым трудом,
заключается безмерная ценность,-- это пессимизм? Думаю, что нет. По-моему,
оптимизм бывает двух родов: один, отворачиваясь от дурного и мрачного,
устремляется к идеальному, хоть и призрачному; другой даже в плохом ищет
крохи добра хотя бы и призрачного. Первый жаждет подлинного рая -- и нет
прекрасней этого порыва человеческой души. Второй ищет повсюду хотя бы
частицы относительного добра.
|
