Изменить размер шрифта - +

 

– А в остальные часы ничего?

 

– Ноги слабые…

 

– Ага… Расстегнитесь! Гм… так.

 

К концу осмотра больной меня очаровал. После бестолковых старушек, испуганных подростков, с ужасом шарахающихся от металлического шпателя, после этой утренней штуки с белладонной на мельнике отдыхал мой университетский глаз.

 

Речь мельника была толкова. Кроме того, он оказался грамотным, и даже всякий жест его был пропитан уважением к науке, которую я считаю своей любимой, – к медицине.

 

– Вот что, голубчик, – говорил я, постукивая по широчайшей теплой груди, – у вас малярия. Перемежающаяся лихорадка… У меня сейчас целая палата свободна. Очень советую ложиться ко мне. Мы вас как следует понаблюдаем. Начну вас лечить порошками, а если не поможет, мы вам впрыскивания сделаем. Добьемся успеха. А? Ложитесь?..

 

– Покорнейше вас благодарю! – очень вежливо ответил мельник. – Наслышаны об вас. Все довольны. Говорят, так помогаете… И на впрыскивания согласен, лишь бы поправиться.

 

«Нет, это поистине светлый луч во тьме!» – подумал я и сел писать за стол. Чувство у меня при этом было настолько приятное, будто не посторонний мельник, а родной брат приехал ко мне погостить в больницу.

 

На одном бланке я написал:

 

 

 

«Chinini mur. 0,5

 

D. Т. dos. № 10

 

S. Мельнику Худову

 

по 1 порошку в полночь».

 

 

И поставил лихую подпись.

 

А на другом бланке:

 

 

 

«Пелагея Ивановна! Примите во вторую палату мельника. У него malaria. Хинин по одному порошку, как полагается, часа за четыре до припадка, значит, в полночь.

 

Вот вам исключение! Интеллигентный мельник!»

 

 

Уже лежа в постели, я получил из рук хмурой и зевающей Аксиньи ответную записку:

 

 

 

«Дорогой доктор! Все исполнила. Пел. Лбова».

 

 

И заснул…

 

…И проснулся.

 

– Что ты? Что? Что, Аксинья?! – забормотал я.

 

Аксинья стояла, стыдливо прикрываясь юбкой с белым горошком по темному полю. Стеариновая свеча трепетно освещала ее заспанное и встревоженное лицо.

 

– Марья сейчас прибежала, Пелагея Иванна велела, чтоб вас сейчас же позвать.

 

– Что такое?

 

– Мельник, говорит, во второй палате помирает.

 

– Что-о?! Помирает? Как это так помирает?!

 

Босые мои ноги мгновенно ощутили прохладный пол, не попадая в туфли. Я ломал спички и долго тыкал в горелку, пока она не зажглась синеватым огоньком. На часах было ровно шесть.

 

«Что такое?.. Что такое? Да неужели же не малярия?! Что же с ним такое? Пульс прекрасный…»

 

Не позже чем через пять минут я, в надетых наизнанку носках, в незастегнутом пиджаке, взъерошенный, в валенках проскочил через двор, еще совершенно темный, и вбежал во вторую палату.

 

На раскрытой постели, рядом со скомканной простыней, в одном больничном белье сидел мельник. Его освещала маленькая керосиновая лампочка. Рыжая его борода была взъерошена, а глаза мне показались черными и огромными.

Быстрый переход