Татьяна Устинова. Запасной инстинкт
Снег пошел, мелкий, февральский, рассыпчатый. “Дворники” гоняли его по стеклу туда-сюда, и снег ссыпался за капот. То так, то эдак прилаживая спину к неудобному автомобильному креслу, он смотрел, как отскакивают от мокрого капота мелкие белые шарики, слушал бренчание гитары и нестройное хоровое пение, называемое почему-то “бардовским”, и злился ужасно. Он очень не любил впустую проводить время – а нет ничего более бессмысленного, чем сидение в пробке в час пик, – и никогда не уезжал из конторы, когда уезжали все. Он вообще почти не уезжал с работы. Он только и делал что работал. Машина – “восьмерка”, принадлежавшая конторе, – как все “общественные” машины, была раздолбанной, неухоженной и грязненькой. Кресло все время перекашивалось влево, и Арсению приходилось ерзать, подскакивать, корректировать собственной спиной заваливание проклятого кресла. Зеркало заднего вида торчало прямо перед носом, и в нем отражался именно нос, а вовсе не оставленные позади конкуренты из очереди на светофор. Потом зазвонил телефон. Одной рукой придерживая руль, другой он стал шарить по карманам, а всем известно, что нет ничего хуже, чем лезть правой рукой в левый карман толстой куртки. Сначала он просто пыхтел, потом начал тихонько материться, потом стал материться во все горло. Телефон звонил. Распроклятое “бардовское” пение в приемнике все продолжалось. – Да!! Молчание. – Черт побери, алло! – …Арсений? – Да. Молчание. Тут он вышел из себя. Все, происходившее с ним сегодня вечером, на “Цыганочку” с выходом пока не тянуло, а тут потянуло. Арсений Троепольский длинно, витиевато и душевно послал подальше звонившего, швырнул телефон на соседнее кресло, вывернул руль, “подрезал” какого-то смирного и большого дяденьку на “Мерседесе” – гиппопотам тормознул так, что содрогнулось все его тяжелое металлическое тело, злобно и страшно взвизгнули тормоза, – выехал на разделительную и дал по газам. “Восьмерка” затарахтела и стала медленно разгоняться. Встречные машины бешено мигали фарами. Телефон на соседнем кресле опять зазвонил и звонил долго. Арсений на него косился, решив, что отвечать ни за что не станет, но тут разделительная полоса кончилась, и прямо перед носом воздвигся светофор. Под ним ходил гаишник с палкой и зелеными полосами поперек толстого из-за ватника туловища. Арсений решил, что для полноты картины ему не хватает только склоки со стражем дорог, и метнулся вправо. Сзади отчаянно засигналили и опять замигали фарами – они же не знали, что он ненавидит “Цыганочку” с выходом! Телефон звонил. Покорившись, Арсений Троепольский преувеличенно осторожно взял трубку, посмотрел на нее и аккуратно нажал пальцем в центр круглой кнопки. – Да. – …Арсений? – Меня зовут Сидор Семенович, – выговорил он любезно. – Вы ему звоните? – Я звоню Арсению Троепольскому, – растерянно выдохнула трубка, напуганная “Сидором Семеновичем”. Он уже все понял, конечно. Звонила его новая секретарша, только что поступившая на работу вместо старой. Старая – на самом деле довольно молодая – неожиданно ушла в декрет. – С ума сошла! – заорал он, когда Варвара Лаптева, прежняя секретарша, сообщила ему, что должна родить буквально на днях. – Тебе что, делать нечего?! Варвара непочтительно захохотала и уверила шефа, что родит на этой неделе, а на следующей выйдет на работу. – Как же! Дождешься теперь тебя! А я? Ты обо мне подумала? Что я должен делать?! – Совеем ополоумел, – обиделась Варвара. |
