В практически беззвучном падении аппарат врезался в пруд. Когда Петр, курсанты и техник подбежали к месту катастрофы, над водой косо торчал хвост и верхнее крыло. Поручика вытащили на берег. Летчик, облитый бензином из треснувшего бака, был еще жив и в сознании. Самохвалов растолкал всех, заставил умолкнуть стенания «как же ты так» и, несмотря на трагизм ситуации, вплотную придвинулся к лицу летчика, отрыгивающего кровь. Он задал единственный вопрос:

— Что ты сделал в пикировании?

— Я... я пытался... к-кхе... тянуть ручку на себя... Спасти машину... к-хе... Заглушил зажига... хе-кхе... Она не шла из пике... Вращалась... Ручку влево... Она все равно вращалась... — курсант зашелся хрипом и кашлем, уже не мог говорить.

Через двадцать пять минут из поселка привезли медика, но к ночи Пруссис умер. У него были повреждены многие внутренние органы, сломаны ребра, руки, кости таза. Авиация не прощает лихачества и ошибок.

О трагедии доложили императору. Александр III не велел никого наказывать, почитая поручика самого виноватым в своей смерти, но сделал резонный вывод: офицер может игнорировать указания партикулярного лица, считая их трусливыми, зато послушается приказа старшего офицера. На следующий день Ванновский распорядился о переводе в Гатчину Воздухоплавательного парка, назначении штабс-капитана Кованько начальником летной подготовки и на аэростатах, и на аэропланах. Самохвалов, не состоящий на службе и вообще лицо свободное, из-за виража придворной политики получил себе в начальники если и не врага, то недоброжелателя.

Как ни странно, эта метаморфоза имела положительный результат. Ознакомившись с результатами полетов, штабс-капитан убедил министра выделить деньги на заказ двух копий «четверок». Невместно, если армия, как побирушка, пользуется аппаратами частных лиц. С легкой руки Кованько «четверка» стала первым в мире серийным аэропланом.

Получив подряд на поставку двух машин, а также рассчитывая сделать одну «четверку» для себя взамен погибшей и собрать, наконец, двухмоторный аппарат, компаньоны задумались о сооружении маленького самолетостроительного предприятия. Сарай с вентиляторами на Волковском поле давно был разобран и перенесен в Гатчину, но без функции аэродинамической трубы. Для нового аппарата с размахом крыльев шестнадцать метров он был уже мал. Пользуясь тем, что либеральное отношение царя к авиации пока не поменялось на противоположное, Самохвалов добился продажи товариществу «Садко» изрядного участка земли неподалеку от Воздухоплавательного парка со всем, о чем душа мечтала: кусок ровного поля, рядом железнодорожная ветка и электричество. Местная полиция, неожиданно решившая присоединиться к общему увлечению воздушными забавами, выделила полсотни арестантов, которые за пару месяцев сложили из бревен три здоровенных ангара и несколько помещений поменьше.

Тонкие столярные работы и покрытие крыльев перкалью Костович оставил у себя, не желая отдавать маленький кусок личного хлебушка и боясь, что его ноу-хау с «клей-цементом» и арборитом уйдут конкурентам. Джевецкий по-прежнему занимался винтами и прочими аэродинамическими конструкциями. Студенты, закончившие Технологический институт, остались в «Садко» мастерами. Двигатели собирались на месте из узлов, отлитых и выточенных на Путиловском и Обуховском заводах — развивать у себя точную металлообработку сочли невыгодным делом.

В декабре и январе Самохвалов, иногда взлетая на «тройке» с лыж, пару раз забирался под низкие зимние облака и нежданно-негаданно нарвался на серьезный конфликт со Священным синодом, угрожавшем отлучить его от церкви. Как-то Петр дал интервью, в котором на вопрос, видел ли он Бога на облаке, дал отрицательный ответ, не слишком о нем задумываясь, — многие аэронавты забирались ввысь куда дальше и, естественно, имели шанс встретиться с Господом разве что при падении.