Капитан и ее помощница наблюдали за работой пассажира с небольшого балкончика, подвешенного над пятнадцатиметровым кожухом двигателей. По краям отсек был темным. Освещено было только место работы Планша, он был окружен бледно‑золотым ореолом.

– Вам стоило бы рассказывать нам о том, чем вы там занимаетесь, – нервно проговорила Тритч.

– Прямо сейчас? – раздраженно поинтересовался Планш.

– Да, прямо сейчас. Меня бы это успокоило.

– А насколько хорошо вы знакомы с физическими аспектами движения через гиперпространство?

– Об этом я знаю только, что внутри корабля вырываются с корнем все атомы, потом немилосердно скручиваются, а потом снова сажаются, но в таком направлении, в каком обычно не растут.

Планш рассмеялся.

– Очень образно, милая Тритч. Мне понравилось. Но увы, атомы – это вам не пастернак.

– «Пастернак» – это что такое? – спросила Трин у Тритч. Та молча покачала головой.

– Каждый двигающийся корабль, оснащенный двигателем гипердрайва, оставляет неистребимый след в странном пространстве, именуемом «пространством Майра», названном так в честь Коннера Майра. Он был моим учителем сорок лет назад. В последнее время это пространство изучают мало, поскольку большинство гиперзвездолетов просто‑напросто прилетает туда, куда надо, а имперские статистики считают, что искать пропавшие корабли по следу – жуткая морока, тем более что пропадают они крайне редко.

– Такое случается один раз на сто миллионов полетов, – негромко уточнила Трин. Казалось, этим она хочет подбодрить себя.

Планш вынырнул между двумя длинными трубами и оттолкнул переносной диагностический модуль от двигателя. Модуль повис в невесомости.

– Любой двигатель гипердрайва как бы имеет собственное продолжение в пространстве Майра, покуда корабль совершает перемещение. Это препятствует распаду корабля на отдельные частицы. Одна старинная технология, в описание которой мне не хотелось бы углубляться, позволяет мне присоединить к двигателю монитор и просмотреть недавно оставленные следы. Если нам повезет, мы сумеем найти след с оборванным концом – наподобие оборванного каната. Это и будет наш пропавший корабль. Вернее, его след перед последним прыжком.

– Оборванный конец? – недоуменно переспросила Тритч.

– При резком выходе из состояния гипердрайва остается множество нарушенных дисконтинуумов, напоминающих оборванный растрепанный конец каната. Правильно спланированный выход сглаживает такие нарушения.

– Если все так просто, почему же никто этим не пользуется?

– Я же сказал, что это – утраченное и давно забытое искусство.

Тритч недоверчиво покачала головой.

– Вы спросили – я ответил, – буркнул Планш. Голос его в просторном отсеке звучал приглушенно и безэмоционально. – Шансы – один к пяти на то, что нам удастся ухватиться за этот самый оборванный канат и выскочить из гиперпространства, но при этом нас самих может разметать по космосу.

– Вы ничего такого не говорили, – нервно проговорила Тритч.

– Теперь вы знаете почему.

Трин еле слышно выругалась и осуждающе посмотрела на Тритч.

Планш проработал еще несколько минут и снова выглянул. Трин ушла с балкончика, а Тритч осталась.

– Ну что, вы все еще согласны вознаградить меня парой бутылочек триллианского пойла? – спросил Планш.

– Если вы нас не погубите, – мрачно отозвалась она. Планш плавно отлетел от кожуха двигателей и подтолкнул свой диагностический модуль к выходу.

– Вот и славно.