— А им-то что за печаль? — удивился Александр.

— Оно, конечно, так. Не след им в княжьи дела носы совать. А все ж спесь их тебе ведома. Как, мол, это так, наш князь где-то за тридевять земель свадьбу правит? И уж владыке Спиридону в уши надули: мол, не чтит наш князь святой Софии, венчается на стороне.

— Да-а, — покачал головой Александр, — прохиндеи они знатные. Только не совратить Спиридона, больно мудр сей старик.

— Кто его ведает, сынок. А токмо, пораскинув своим бабьим умишком, решила я венчать вас здесь, в нашей крепости. Чтоб, в случае чего, хоть этой костью пасти псам заткнуть.

— Спасибо, матушка, — растрогался Александр, — ты поступила мудро, как и полагается великой княгине.

— Признаться, сватов не хотелось обижать. Они, чай, в Полоцке уж медов свадебных наварили?

— Да, готовились.

— Вот видишь. Ну да ничего, теперь вроде всем угодить должны, ибо одной ногой ты на своей земле, другой — на невестиной.

В Торопце на подготовку к свадьбе ушло три дня, хотя многое для пира было привезено из Полоцка.

Князь Александр торопил со свадьбой. Давно уже уехал из Новгорода, на душе было неспокойно, особенно после разговора с великой княгиней. Если уж она — женщина — заметила недовольство бояр, то, стало быть, там и впрямь без князя все вразброд пошло. И едва явился из Смоленска епископ, на другой же день венчанье назначили.

Считая, что в сей торжественный день торопить всех самому неприлично, Александр потихоньку велел делать это Ратмиру. И Ратмир так старался подгонять дружек, свах, поезжан, каравайников, что очень скоро возбудил во всех неприязнь к себе. А когда направились жених с невестой к храму, Ратмир в спешке едва сам по нечаянности путь молодым не перебежал. И перебежал бы, если б не ахнул его кулаком по затылку полоцкий ловчий Яков.

— Куда-а?! — прошипел он и швырнул Ратмира в толпу, как щенка шелудивого.

При других обстоятельствах Ратмир, оскорбясь, на обидчика с кулаками бы полез. Но здесь — нет. Придя в себя, возблагодарил он бога, что тот вовремя Якова надоумил.

Сердце-вещун не обмануло князя Александра. Когда во время пира дружки, обернув дорогими соболями чашку с кашей, поставили ее перед новобрачными, князь зорким глазом своим заметил на другом краю стола новгородца Сбыслава Якуновича. Того самого, который принес когда-то добрую весть с селигерского пути.

Сбыслав, поймав вопросительный взгляд князя, ладонью коснулся отворота кафтана, что означало: грамота здесь.

Князь Александр нахмурился, кивнул Сбыславу: «Выйди», наклонился к жене, шепнул ей словечко, поднялся из-за стола. В Торопце не было княжеских сеней, а все дома и клети были заняты гостями, приехавшими на свадьбу. Дружинники жили в шатрах за крепостной стеной. Князю ничего не оставалось, как позвать Сбыслава в терем, приготовленный для новобрачных.

Когда он стал подниматься на крыльцо, навстречу ему кинулась старуха из постельничих. Замахала руками, зашипела угрожающе:

— Сюда нельзя. Здесь покои молодым уготовлены.

Александр ничего не сказал старухе, лишь бровями шевельнул: прочь! Старуха мышкой шмыгнула с пути, крестясь и шепча молитвы.

— Грамоту! — приказал князь, как только Сбыслав переступил порог опочивальни.

Грамота была от владыки Спиридона. Благословив в первых строках брак князя и пожелав ему счастья, Спиридон сообщал с тревогой, что папа римский Григорий IX натравливает на Русь католиков, заранее прощая им грехи за убиение русичей. От такого высочайшего благословения воспрянули рыцари ливонские и свейские, взалкали земель русских и крови христианской.