Изменить размер шрифта - +
И заплатил он за них не больше, чем за остальные.

– Так в чем же проблема? – улыбнулась Маша. – Пусть закажет еще.

– Как же это, Маша? – Сонечка воззрилась на нее поверх очков с искренним недоумением. – А вор? Останется безнаказанным?

Маша усмехнулась:

– В нашем государстве, Софья Васильевна, остается безнаказанным воровство в куда более крупных масштабах. Вряд ли полиция будет сильно их искать. Мальчик ваш – явно не бедный. Легче забыть и купить новые.

Софья Васильевна покачала головой в редких белых кудельках:

– Маша, вы что, не знаете этих людей? Он ночей не спит, все голову ломает: почему? Почему именно эти и именно у него? Месть ли конкурентов каких или вор с придурью? Одним словом, спрашивал меня, не могу ли я его свести с кем-то, кто мог бы провести расследование, так сказать, частным образом. Я сначала отнекивалась: где я, а где частный сыск? А он мне вдруг как скажет эдак разочарованно: «Вы ж коренная, питерская! Неужто за всю жизнь не приобрели знакомых или знакомых знакомых в любой сфере?» И тут во мне взыграло ретивое: и правда, коренная я или…

– Пристяжная? – усмехнулась Любочка.

– Одним словом, я вспомнила, как Люба мне рассказала о твоем приезде и успехах в этих ваших сыщицких делах. Я ему ничего не обещала, конечно, но… – Софья Васильевна открыла ящик стола и перебрала стопку визиток, чтобы наконец вытащить нужную. – Вот.

Она подала Маше кусочек картона. «Ревенков Алексей», – прочла Маша тисненные золотом имя и фамилию. И протянула визитку обратно:

– Нет, Софья Васильевна. Простите, никак не смогу помочь вашему протеже. Удалилась от дел.

– Ну что ж… – Сонечка с улыбкой кивнула. – Ничего страшного. Пусть ищет кого-нибудь через Интернет. А карточку оставь себе: вдруг передумаешь?

Маша сунула визитку в карман – никому она звонить не собиралась, но обижать старушку не хотелось.

Любочка встала, обозначив конец светского визита. Уже выходя, Маша обернулась и спросила:

– Софья Васильевна, а что за тема?

Бабка подняла вопросительно бровь, но хранительница музея Машу поняла:

– Изразцов-то? Дети. Играющие дети.

 

Андрей

 

Андрей решил, что звонить Маше не будет. Все свое, не цицероновское отнюдь, красноречие он уже потратил, пытаясь доказать ей, что она не сможет заниматься ничем другим и работать нигде, кроме как сыщиком – на Петровке. Что нельзя закапывать свой талант: к чему было тратить больше половины своей сознательной жизни на то, чтобы стать уникальным специалистом, а затем похоронить эти знания где-нибудь в адвокатской конторе? Пусть в самом что ни на есть престижном тихом центре! И ладно бы дело было в деньгах! Но Андрей достаточно хорошо знал Машу, чтобы понимать: не нужны ей деньги. Не то чтобы вообще не нужны – «вообще» они нужны всем. Но не до такой степени, чтобы зарабатывать их, предавая любимую профессию. А то, что профессия была любимой, он не сомневался: в нелюбимом деле нельзя достичь таких высот, каких Маша Каравай достигла меньше чем за год работы в убойном отделе на Петровке. Другое дело, что любовь бывает разной, и мучительной в том числе. И Андрей сказал себе, что у Маши просто кризис – кризис взаимоотношений с профессией. Пройдет.

Но шли недели после того, как Маша официально «удалилась от дел» и даже «проставила поляну» отделу; Андрей бросал мрачные взгляды на ту часть стола, которую она занимала последний год, – и там по-прежнему было очень пусто.

– Я не хочу больше на это смотреть, – сказала ему Маша после того, как их энгровский маньяк попал за решетку.

Быстрый переход