Со стороны Лонгшипса снова донесся знакомый гром.

Я решил обойти весь церковный дворик в надежде, что последние памятники в этой стране памятников окажутся достойными внимания.

Увы, меня ждало разочарование. На могиле Томаса Смита, скончавшегося 29 сентября 1825 года, я прочитал всего-навсего:

Такие же простодушные слова прощания украшали могилу Ричарда и Грейс Пендер, двух юных созданий, умерших в 1870 году:

Ближе всего к настоящей поэзии оказалась эпитафия, посвященная Дионисию Уильямсу, ушедшему из жизни 15 мая 1799 года:

Поверите ли, меня пробрала холодная дрожь, пока я стоял под дождем и аккуратно переносил в размокшую тетрадь эти слова. Что это? Возможно, цитата? Но тогда кто автор этих бессмертных строк? Я знал, что отныне, если мне в будущем придется вспоминать Лендз-Энд, на память придут не бушующие волны и не зазубренные скалы, а вот этот замшелый камень, лежащий над останками Дионисия (кстати, ему было бы сейчас сто восемьдесят лет). Это мои самые ценные воспоминания от Края земли — серый могильный камень, невероятное имя и грохот сигнальной пушки в морском тумане…

Я направился обратно в Пензанс, где люди — без особой на то причины — всегда улыбаются.

7

Мы повстречались с ним на дороге. Он стоял на обочине — старый человек с тяжелой поклажей, объемистая корзина притулилась у его ног. В подобной ситуации я не мог проехать мимо. Остановился и спросил, не могу ли я его куда-нибудь подбросить. Старик поблагодарил, но решительно отказался. Объяснил: туда, куда ему надо, на нем не добраться — и кивнул в сторону моей машины.

— На ней, — поправил я.

— На этом, — легко согласился на компромисс мой собеседник.

Начало было положено, и скоро мы болтали, как старые друзья. В Англии и помыслить о таком невозможно (я имею и виду другие районы Англии, не Корнуолл): англосаксы — народ сдержанный и малоразговорчивый, они не торопятся идти на контакт. Кельты — другое дело, они настолько любят сам процесс беседы, что готовы часами толковать с незнакомым человеком. Старик достал пустую трубку и бросил на меня просительный взгляд. Опять же, где-нибудь в Эссексе человек напрямик попросил бы табачку, но мой новый знакомый продемонстрировал более тонкий и виртуозный подход.

Через пару минут мы уже сидели рядком на камне и курили мой табак. Я выяснил, что в былые времена старик являл собой Гордона Селфриджа и лорда Нортклиффа в одном лице — он был одновременно и первым торговцем во всей округе и вел, так сказать, устный отдел светской хроники. Короче, передо мной сидел один из немногих сохранившихся представителей племени корнуолльских коробейников. С разнообразным ассортиментом товаров в его корзине мог соперничать лишь богатый набор слухов и скандалов у него в голове.

— А как давно вы работаете коробейником? — поинтересовался я.

И сразу же осознал абсурдность своего вопроса. Я бы не удивился, если б услышал в ответ нечто вроде: «Ну, я начинал работать еще на Эли из Наблуса, главного сидонского торговца, который прибыл в Британию где-то в 60 году до нашей эры с грузом речного жемчуга. Я помогал ему менять жемчуг на олово. Позже, уже когда римляне ушли, я сделал неплохой бизнес на торговле ремнями для правки лезвия мечей…»

— Тому уж будет пятьдесят годков, сэр, — протяжно растягивая слова, ответил старик.

— Так, значит, вам сейчас около семидесяти?

— Ну, в точности не скажу… но, если повспоминать, то выходит, что так, сэр, — ответил он.

— И вы все еще таскаете такую тяжесть?

— А то как же, сэр… Нам без этого нельзя.