Посреди вырубки стояла хижина — шалаш из воткнутых в землю кольев, соединенных вверху и обложенных дерном. Дровосеки укрывались там от непогоды, а ели, сидя на земляной скамье, насыпанной вдоль стен. На полу под слоем золы всегда тлело несколько головешек, которые было достаточно перемешать, чтобы развести большой костер.

Мужчина, одетый в барсучьи шкуры, вошел в хижину и опустил по-прежнему бесчувственного капитана на грубую постель из сухих листьев, мха и лесных трав и снова расстегнул его мундир. Увидев на груди раненого небольшую рану, из которой сочилась кровь, незнакомец нахмурился и, покачав головой, обратился к товарищу, который тем временем повесил ружья на сучок бревна, и сказал ему:

— Фляжку!

Разжав ножом стиснутые зубы раненого, он поднес горлышко к его губам и осторожно влил несколько капель водки.

— Пошло, — заметил второй.

Капитан медленно сделал несколько глотков, приоткрыл глаза, вздохнул и застонал. Видя успех такого лечения, высокий незнакомец дал ему глотнуть еще, сначала немного, потом как следует. Лицо раненого порозовело, жизнь возвращалась, а с ней если не сила, то, по крайней мере, сознание. С ясностью мысли, свойственной солдатам, морякам, путешественникам — всем, кто ведет жизнь, полную опасностей, — он тут же осознал случившееся и вспомнил, как в заиндевелых ветвях мелькнул ствол ружья, как крикнул слуге: «Коня на дыбы!»

Потом выстрелы, душераздирающий крик несчастного, удар в грудь. Тогда капитан подумал, что умирает.

Теперь он в хижине, рядом двое незнакомцев в звериных шкурах. На вид дикари, но их грубые лица выражают бесконечную жалость. Бувар заметил ружья, сверкающие сталью ножи, два широких топора, жернов из песчаника и подумал: «Должно быть, это лесорубы, ну, и немного браконьеры…». Нащупав и слабо сжав руку мужчины, только что влившего ему в горло драгоценную жидкость, так удачно названную «эликсиром жизни», капитан произнес:

— Благодарю.

— Молчите, — тихо ответил мужчина.

— Скажите… как ваше имя…

— Блэрио, — ответил великан.

— А я — Питуа — сказал его товарищ.

— Известите, если возможно, моего отца… мирового судью…

— Не сейчас, — покачал головой обладатель странного прозвища Питуа. — Бандиты, напавшие на вас, скорее всего бродят поблизости. Возможно, лес окружен. И пожалуйста, не разговаривайте. Блэрио запрещает — сейчас вам это вредно.

— Вот именно, — подхватил молчаливый Блэрио, из которого буквально клещами приходилось тянуть каждое слово. И, словно в ответ на замечание друга о близкой опасности, он скомандовал: — В убежище.

Понимавшие, по-видимому, друг друга с полуслова, Блэрио и Питуа выскользнули из хижины, оставив раненого на его скромном ложе. Они направились к дубу, росшему в конце просеки, ветви которого образовали настоящий навес. Осторожно, стараясь не потревожить примерзшие к земле ветки, друзья расчистили место шириной примерно в три фута.

В склоненных до земли ветвях Питуа нашарил веревку, потянул, и у его ног открылось некое подобие люка. Земля, покрытая сухой травой и листьями, держалась на сплетенных ветках орешника, скрывавших спуск в подземелье. Питуа подпер крышку раздвоенной веткой, и Блэрио спустился внутрь. Стоя на лестнице, незаметной сверху, он обратился к Питуа:

— Неси его!

Питуа тут же отправился в хижину и вернулся с капитаном на руках.