Да она и не думала протестовать. Все исчезло в тот самый момент, когда их губы слились. Ей были присущи сильные страсти, она обладала глубокими чувствами, которые раньше всегда изливала в музыке. Как только Рейн дотронулся до нее, музыка взыграла в каждой частичке ее тела: ангелы пели, дьяволы что-то бормотали под нос, и хор звенел, достигая все новых высот. То была песня счастья. Песнь печали.
Рейн повернул к себе голову Аликс, пытаясь разлепить поцелуем ее губы, познать сладость ее рта, коснуться кончика языка. Потребовалось всего лишь мгновение, чтобы она научилась его целовать так же. Одна ее нога касалась пола, другая болталась в воздухе, Аликс полулежала на Рейне, обвивая руками его голову и прижимаясь к нему все теснее, а ее язык проникал все глубже в его рот. Вот этого ей хотелось с той самой минуты, когда она впервые увидела его: чтобы он относился к ней как к женщине.
Рейн с радостью встретил ее наступление, он вобрал губами ее губы, посасывая их и покусывая, обводя языком их сладостную припухлость.
Когда его рука скользнула вниз и дотронулась до ее щиколотки, она порывисто вздохнула и стала целовать его щеку, потом шею, эту мощную, сильную шею, на которую она так часто смотрела и с любопытством наблюдала, как по ней стекает пот.
Кожа у него была такая горячая, что она обожгла ее, когда он повернулся на бок и провел руками по ногам Аликс вверх, глубоко зарываясь пальцами в тугие округлости бедер. Вот он поднял руки к ягодицам, обхватил их ладонями и удовлетворенно хмыкнул.
— Да, ты девка сладкая, — пробормотал он и опять повернул к ней голову и завладел ее губами. Поцелуй становился все крепче, все жарче, его горящие лихорадочным огнем руки бродили по ее ногам и мили тело, познавая все изгибы и линии.
Но Аликс не хотела оставаться пассивной участницей этих игр, и ее руки тоже устремились в поиск. Они подняла вверх его рубаху, ощупывая горячую плоть рьяно и с большим любопытством, словно исследуя. Волосы у него на груди курчавились густой Порослью, а выпирающие буграми мышцы безумно ее возбуждали.
— Рейн, — промурлыкала Аликс, губами следуя за ладонями и ненавидя мешающее ей полотно. Он замер, весь отдаваясь касанию ее губ. Когда рубашка стала мешать и губы не могли следовать ниже, она переменила для удобства позу и пустилась в обратный путь, не отрывая губ от его тела. Вот она коснулась полоски волос, исчезнувшей в набедренной повязке, и дыхание Рейна участилось, но ладони все еще неподвижно охватывали ее твердые напряженные бедра. Губы Аликс продвигались вверх, и руки тоже, они поднимали с собой и рубаху, и вот она уже у самого его горла. В этот момент, словно по волшебству, рубаха распахнулась, обнажив бронзовую от солнца, жаркую плоть, и Аликс могла теперь и осязать и видеть ее.
Рейн медленно, но уже понимая, что юная незнакомка, вдруг ниспосланная ему небом, занимается с ним любовью, легко, умелым движением освободил ее от рубашки, показавшейся ему призрачной. Тем же движением он обхватил крошечную талию девушки-видения и заставил ее лечь рядом с ним.
Аликс едва не вскрикнула, когда коснулась обнаженным телом его воспаленной плоти, а горячие руки Рейна стали пытливо ощупывать ее. Вот они замерли на талии, которую свободно обвивал золотой пояс с застежкой в виде льва. Очевидно, он решил, что это нечто прирожденное и она вообще не носит никаких одежд, а только эту эмблему своего волшебного существования. Его рука скользнула к ее обнаженной груди, и Аликс затаила дыхание от страха: вдруг он сейчас ее отвергнет, ведь она такая маленькая, но его руки охватили ее тесным кольцом, а губы прижались к шее, и она забыла обо всех своих воображаемых физических недостатках. И когда губы Рейна прожгли тропинку к ее груди и он тронул языком ее розовую оконечность, бедра Аликс задрожали.
Рейн глухо, чувственно рассмеялся и больно прикусил зубами сосок. Она взвизгнула и отодвинулась. Однако Рейн быстро схватил ее за талию и прижал к себе снова, одновременно прикусив ей мочку уха. |