Давно ли он здесь?
Луцилла сначала казалась не очень заинтересованной, чисто фактической стороной вопроса, на которую я хотела обратить ее внимание.
– Он здесь с неделю, – отвечала она небрежно.
– Он, так же как я, приехал через горы?
– Да.
– С проводником, конечно?
Луцилла внезапно привстала с кресла.
– С братом, – сказала она, – с братом близнецом, мадам Пратолунго.
Я тоже привстала с кресла.
Появление брата в этом деле само по себе все усложняло. Стало быть, от ассизов ушел не один преступник, а два.
– Как они добрались сюда? – спросила я.
– Никто не знает.
– Где остановились они, когда приехали?
– В «Перепутье», трактире в селении. Трактирщик рассказывал Зилле, что сходство обоих братьев поразило его. Невозможно отличить одного от другого. Сходство удивительное даже для близнецов. Они приехали рано утром, когда общая комната была пуста, и долго друг с другом разговаривали наедине. Наконец они вызвали хозяина и спросили, нет ли у него свободной комнаты. Вы, конечно, сами заметили, что «Перепутье» не более как пивная лавка. У хозяина оказалась одна только комната, и та дрянная, не подходившая для спальни порядочного человека. Однако один из братьев все таки снял эту комнату.
– А куда девался другой?
– Он уехал в тот же день очень неохотно. Расставание их было очень трогательно. Этот брат, которого мы сегодня видели, непременно требовал отъезда, иначе тот бы не уехал от него. Они оба плакали…
– Этого мало, что плакали, – сказала Зилла, в эту минуту снова входя в комнату. – Я заперла внизу все двери и окна; теперь он не влезет, не беспокойтесь.
– Что ж они такое еще делали? – осведомилась я.
– Целовались, – сказала Зилла с выражением глубокого негодования. – Двое мужчин!
– Может быть, они иностранцы, – заметила я. – Они как нибудь назвали себя?
– Трактирщик спросил у оставшегося его имя, – сказала Луцилла. – Он ответил, что имя его Дюбур.
Этот факт подтвердил для меня справедливость моей догадки. Дюбур во Франции такое же обыкновенное имя, как в Англии Джонс или Томсон, именно такое имя, каким назвался бы у нас человек, вынужденный скрываться. Уж не преступный ли он соотечественник? Нет. В его произношении не было ничего иностранного, когда говорил он с нами. Несомненно, чисто английский выговор. А однако он назвался французским именем. Не оскорбил ли он умышленно мой народ? Да. Мало того что он, возможно, запятнан преступлением, он еще нанес умышленное оскорбление моему народу.
– Итак, – начала я опять, – мы оставили этого неуличенного злодея в трактире. Он и теперь там живет?
– Какое там! – воскликнула нянька. – Он здесь поселился. Он нанял Броундоун.
Я обратилась к Луцилле.
– Броундоун принадлежит кому нибудь? – спросила я, пытаясь найти другой след. – Этот кто нибудь так и отдал дом неизвестному?
– Броундоун принадлежит одному господину, живущему в Брейтоне, – ответила Луцилла. – Его хозяин попросил навести справки в известной лондонской фирме одного из крупных купцов Сити. Вот тут то и кроется самое непонятное обстоятельство. Купец сказал: «Я знаю мистера Дюбура с детства. У него есть причины желать полного уединения. Я ручаюсь за то, что он человек вполне достойный, которому вы можете без опасения отдать дом свой внаймы. Больше я не могу ничего сказать вам». Отец мой знаком с владельцем Броундоуна; он передал мне ответ лондонского купца слово в слово. Что тут поймешь? Дом был сдан на шесть месяцев на следующий же день. Он был отделан скверно. Мистер Дюбур выписал все, что понадобилось, из Брейтона. Кроме мебели. Сегодня привезли еще из Лондона ящик. |