|
Горничная с недоумением смотрела то на меня, то в окно. – Туман? – повторила она. – Извините, сударыня, на мой взгляд, сегодня светлое утро. – Светлое? – повторила я в свою очередь. – Да. – Вы хотите сказать, что над морем светло? – Море чудного синего цвета, сударыня. Вдали и вблизи я могу различить корабли. – Где вы видите корабли? Она указала в окно в каком то направлении. – Вон два корабля. Большой корабль с тремя мачтами, а сзади маленький с одной мачтой, Я взглянула по направлению ее пальца, напрягая глаза, чтобы разглядеть что нибудь. Я не видела ничего, кроме темного серого тумана с небольшим пятном в том месте, на которое указала горничная. Меня впервые поразила мысль, что темнота, которую я приписывала туману, на самом деле темнота в моих собственных глазах. С минуту я была поражена. Я отошла от окна и оправдалась, как только сумела, перед горничной. При первой возможности я ее отпустила, промыла глаза одним из полосканий Гроссе и проверила их опять, написав эти строки. К счастью, я теперь вижу лучше, чем видела рано утром. Тем не менее я уже получила предостережение, что следует обращать больше внимания на предписания Гроссе. Неужели он заметил в моих глазах что нибудь такое, о чем побоялся сказать мне? Вздор! Гроссе не боится говорить правду. Я утомила глаза, и только. Закрою свой дневник и пойду вниз завтракать. Десять часов. На минуту я опять открываю свой дневник. Случилось нечто, что я обязательно должна записать. Я так раздражена! Горничная (болтливая дура) рассказала тетушке, что произошло сегодня утром между нами у окна. Мисс Бечфорд подняла тревогу и написала не только Гроссе, но и моему отцу. Отец в своем раздраженном состоянии или не ответит на ее письмо, или ответит грубостью. В обоих случаях поплачусь я: оскорбленная гордость моей тетушки, не имея возможности отомстить моему отцу, изберет своей жертвой меня. Ворчанью конца не будет. Я уже так расстроена, что ожидание быть вовлеченной в семейную ссору приводит меня в отчаяние. У меня появилось желание убежать от мисс Бечфорд, когда я об этом думаю. А Оскара все еще нет, и никаких известий о нем нет. Двенадцать часов. Только одного испытания не хватало, чтобы сделать мою жизнь окончательно невыносимой. Испытание настало. Получила сейчас письмо от Оскара, принесенное слугой из его гостиницы. Он уведомляет меня, что решился покинуть Рамсгет со следующим поездом. Следующий поезд отходит через сорок минут. Боже мой! Что мне делать? Глаза мои горят. Я знаю, что слезы вредны им. Но могу ли я не плакать? Между мною и Оскаром все будет кончено, если я допущу, чтобы он уехал один. Письмо его не оставляет в этом сомнения. О, зачем я была с ним так холодна? Я должна искупить свою вину, пожертвовав своими чувствами. А между тем что то во мне упорно сопротивляется. Что мне делать? Что мне делать? Я должна бросить перо и подумать. Глаза мои окончательно изменяют мне. Я не могу уже писать. (Замечание. Я перепишу письмо, о котором упоминает Луцилла.) По рассказу Нюджента, он написал его в минуту раскаяния, чтобы дать ей возможность разорвать связь с ним. Он уверяет, что был искренно убежден, когда писал это письмо, что оно оскорбит ее. Иначе это письмо можно объяснить тем, что, будучи вынужденным покинуть Рамсгет из за опасения быть уличенным в обмане Гроссе, обещавшим приехать к своей пациентке на следующий день, Нюджент воспользовался своим отъездом как средством подействовать на чувства Луциллы и принудить ее сопровождать его в Лондон. Не спрашивайте меня, которое из этих двух объяснений я считаю более верным. По причинам, которые вы поймете, когда дочитаете мой рассказ до конца, я воздержусь от изложения моего мнения. Прочтите письмо и судите сами. "Дорогой друг мой! После бессонной ночи я решился покинуть Рамсгет со следующим поездом. Вчерашний вечер доказал мне, что мое присутствие здесь (после того, что я сказал вам на набережной) только смущает вас. |
