|
– Когда вы предложили мне объединенными силами склонить Оскара к признанию, – сказал он, – я несколько опасался могущих произойти последствий. После того что я сейчас услышал, опасения мои отпали. – Какие опасения? – спросила я. – Чтобы признание Оскара не привело к размолвке между ними, которая могла бы отсрочить свадьбу. Я против всяких отсрочек. В особенности мне хочется, чтобы свадьба Оскара не откладывалась. В начале нашего разговора, признаюсь, я думал, как Оскар, что лучше сначала сыграть свадьбу, а потом рискнуть признаться. Но после того, что сказала нянька, я не вижу серьезного риска. – Словом, – спросила я, – вы соглашаетесь со мной? – Я соглашаюсь с вами, хотя я самый упрямый человек на свете. Теперь все шансы, кажется мне, в пользу Оскара. Луциллина антипатия не то, чего я опасался, не антипатия, крепко коренящаяся в органической болезни глаз. Это не более, – твердо решил Нюджент, словно человек, глубоко сведущий в физиологии человека, – это не более как болезненная причуда, следствие ее слепоты. Она может от нее отделаться, непременно, я полагаю, отделалась бы, если бы обладала зрением. Словом, после того что узнал я сегодня, думаю, как вы: Оскар делает из мухи слона. Ему давно следовало объясниться с Луциллой. Я имею на него безграничное влияние. Я буду вас поддерживать. Оскар признается во всем на этой же неделе. Мы заключили договор пожатием рук. Видя его таким бодрым, живым, энергичным, именно таким, каким мне всегда хотелось видеть Оскара, я, признаюсь, к стыду своему, пожалела, что мы его не встретили в сумерках в тот вечер, который открыл для Луциллы новую жизнь. Переговорив обо всем, что хотели сказать друг другу в отсутствие наших влюбленных, отправившихся гулять по горам, мы расстались, и я думала, что в этот день мы уже не встретимся. Нюджент отправился в трактир, чтобы посмотреть конюшню, которую намеревался превратить в мастерскую, так как не было в Броундоуне комнаты столь обширной для первой громадной картины, какою «великий утешитель художник» намеревался изумить свет. А я, не имея других дел, пошла встречать Оскара и Луциллу на обратном пути с прогулки. Не найдя их, я возвращалась домой через Броундоун. Нюджент сидел в одиночестве на низком заборе пред домом, куря сигару. Он встал и пошел мне навстречу, таинственно приложив палец к губам. – Не входите в дом, – сказал он, – и не говорите громко, чтобы вас не услышали. Он указал на маленькую угловую комнату, уже знакомую читателю. – Оскар заперся там с Луциллой и в эту минуту признается ей во всем. Я подняла глаза и руки в удивлении. Нюджент продолжал. – Я вижу, вам хочется знать, как все это произошло. Сейчас узнаете. Пока я осматривал конюшню (она далеко не так просторна, чтоб быть моею мастерской), оскаров слуга принес мне написанную карандашом записку, в которой убедительно просил меня от его имени тотчас же прийти к нему в Броундоун. Я застал Оскара ожидающим меня перед домом в ужасном волнении. Он предостерег меня так, как я сейчас вас, чтоб не говорил громко. И по той же самой причине – Луцилла находилась в доме. – Я думала, они пошли гулять, – прервала я. – Они и пошли гулять. Но Луцилла жаловалась на усталость, и Оскар привел ее в Броундоун отдохнуть. Ну, я спросил, в чем дело. Ответом было, что оскарова тайна вторично была выдана в присутствии Луциллы. – Опять Джикс! – воскликнула я. – Нет, не Джикс, на этот раз слуга Оскара. – Как же это случилось? – Случилось через одного деревенского мальчика. Когда Оскар с Луциллой пришли, он ревел около дома. Они спросили, что с ним. Мальчишка отвечал, что броундоунский слуга побил его. Луцилла пришла в негодование. Она потребовала непременно, чтоб это дело было расследовано. Оскар оставил ее в гостиной, к сожалению, как оказалось, не затворив за собой двери, позвал слугу в коридор и спросил, за что он бил мальчика. |
