Они выехали. Черный купол неба расстилался над головой, вытянутые кольца каменных террас спускались с него, наполненные живой волнующейся массой, издающей оглушительный шум — буря вырвалась на свободу. И, перекрывая все крики, похвалы и приветствия, глухой барабанной дробью гремело:

— Ли-ди-ец! Ли-ди-ец! Ли-ди-ец!

Так мог бы чувствовать себя король, если когда-либо его приветствовали с такой искренней страстью. Человек, который не возгордится, ощущая себя в этот час владыкой и богом — безмозглый бессердечный кусок дерева. Такие недолго остаются колесничими.

Они проехали прямо, с востока на запад, развернулись под ливнем лент, флагов и цветов, и торжественно вернулись обратно, с запада на восток, к ложе наместника города.

Одному из них часто доводилось видеть этого важного человека — тот любил состязания на стадионе. Но сейчас он был ничем, лишь частью огромного этого , частицей ночи, шума и приближающегося огня.

Мальчики несли огонь, символ и материальное воплощение этих скачек. Десять детей на площадке стадиона — когда-то сам Регер был таким мальчиком и исполнял такую же службу для других. Миллион лет назад. А миллион лет спустя один из них, возможно, встанет на его место, когда-нибудь в далеком будущем, когда от него и этого мгновения останется лишь пыль. И имя, которое помнят.

Ребенок держал предназначенный Лидийцу горящий факел. Лицо его пылало с не меньшей силой.

— Победи для своего города, — сказал мальчик согласно ритуалу. Лидиец засмеялся.

— Иди со мной в своем сердце, — ответил он, усмехаясь, поднял факел высоко, чтобы видели люди и боги, и вставил его в позолоченный стальной держатель на передке колесницы. Пропитанный жиром и смолой, он не погаснет даже от неистовой скорости состязающихся и злого морского ветра.

Дети убежали. Наместник кивнул. На каменном постаменте перед его ложей зажгли фитиль в масле, и, казалось, весь мир затаил дыхание.

Упала первая искра. Порыв алого пламени взвился к небесам. Толпа взорвалась криком.

Словно десять громадных зверей, порожденных огненной ночью, колесницы одна за другой рванулись с места.

На первом витке те, кто волей Дайгота попал во внутренний круг, получают преимущество, и, как и следовало ожидать, отт и джовианец резко вырвались вперед и возглавили гонку. Но охристо-коричневый таддриец, правивший упряжкой с меньшим мастерством, чем основные силы, направил колесницу по диагонали к двум головным, зажав колесницу отта, так что та накренилась и столкнулась с кандийцем, идущим сзади. Напряженный возничий из Элисаарского Кандиса, правящий красно-розовой колесницей, не хотел рисковать, стараясь лишь удержать скорость. Он протиснулся между колесницей отта и центральной платформой и оказался позади таддрийца и джовианца. Тем временем желтый шалианец, рвущийся на пятое место, пока принадлежащее Вольному закорианцу, нахлестывал упряжку, чтобы набрать скорость и миновать неожиданную свалку. Но когда он поравнялся с закорианцем, тот хладнокровным ударом борта толкнул желтую колесницу и опрокинул ее.

Полукровка, почитающий единственную истинную богиню и совершивший огромную ошибку, потеряв самообладание перед скачками, полетел в пыль. Под насмешки толпы Висов он быстро вскарабкался на платформу, которая была единственным безопасным местом. Его извивающиеся и ржущие хиддраксы, прикованные к упавшей громаде колесницы, которая чудом не сбила их с ног и не обожгла укрепленным факелом, вынужденно свернули с центрального круга влево, создав первое временное препятствие в гонке.

Оставшиеся колесницы прошли второй поворот с западной стороны платформы и теперь с грохотом неслись по прямой. Во главе шли джовианец и таддриец, расстроенный отт натянул поводья и теперь стал третьим. Позади них, вытянувшись почти в идеальную линию, свободным галопом двигались кандиец, закорианец, корл и Лидиец.