-  И в цепя-ах… - протянул Никодим, облизываясь.

    Трусцой он сбегал к двери, выглянул и, видимо, самому себе сказал:

    -  Никого нет…

    Вернулся ко мне, потирая руки.

    -  Работа на сегодня почти закончена, - пробормотал он, мутнея глазами и становясь всё оживленнее, - старуха меня не ждет, так что можно немного и…

    Он не договорил - просто несколько раз сжал и разжал пальцы, точно хищная птица когти. И я всё понял…

    Удивительно, как любимое дело преображает человека! За минуту Никодим из дряхлой развалины превратился в сияющего энтузиаста - престарелого, конечно, но еще полного сил…

    -  Погоди, касатик, сейчас…

    Никодим нагнулся и вытащил из-под топчана деревянный ящик, в котором неприятно лязгнули какие-то железяки. Они походили на хирургические инструменты - только несколько варварского вида.

    -  Что бы ты ни собирался делать, - проговорил я, косясь на железки, - имей в виду: Филимон - мой друг!

    -  Друг, друг, - согласился Никодим, вдохновенно перебирая инструменты, - знаем… И батюшка-государь у тебя в родне ходит… Так что если я тебя хоть пальцем трону, то мне худо будет… Слышали… Я, касатик, сорок лет в застенках работаю заплечных дел мастером! Чего только не наслушался… Прямо диву даешься: человек в цепях лежит, к пытке готовится - а всё равно грозится!

    -  А ну прекратить! - крикнул я, не зная, что еще предпринять. - Указания насчет применения ко мне физического воздействия были?! Сгною! Уволю! Неужели у тебя никаких других дел нет, кроме как безвинного беса мучить? Ведь почтенный старикан, внуки, должно, ждут…

    -  Нет у меня никаких дел, - нервно оглядываясь и потирая руки, проговорил Никодим. - Нет… Почти… Не забыть бы цепи смазать… В соседней камере… А то недалеко и до греха…

    -  Какие еще цепи?! То есть иди немедленно и смазывай! Всё Филимону доложу!

    -  Не доложишь. Язык я тебе отрежу - и не доложишь… Ишь какой указчик нашелся!.. А цепи я обязательно смажу. Без этого нельзя. Серьезный душегуб в соседней камере содержится - Ахмет Медный Лоб зовут его. Лбом любую стену пробьет - только дай волю… Да волю-то ему никто и не дает! Обмотали цепями, спеленали, болтается, как муха в паутине… Трепыхается день и ночь, выбраться хочет, зверь такой, чтобы снова бесчинства творить… Кажный день цепи смазываем особым составом. Ежели не смазать - разорвет и вырвется!

    -  Так чего ты ждешь! Ведь вырвется! Оставь меня в покое, иди Ахмета охраняй! Или пытай его!

    -  Не-эт, касатик… Не такой я дурак, чтобы к басурманину приближаться. Еще изловчится да и двинет меня лбом своим медным!.. А цепи я смажу, смажу, конечно. После того как с тобой натешусь!

    -  Трус! - закричал я. - Старый идиот! Помогите! На помощь! Филимон!!!

    -  Ори, ори… - бормотал Никодим, плотно прикрывая дверь. - Здесь же пыточная. Стены, значит, особые - тройной крепости. Никто не услышит. Кроме меня. А меня крики не раздражают. Они мне нравятся.

    Я смолк. Не потому что не хотел доставлять лишнего удовольствия заплечных дел мастеру, а потому что вдруг увидел глаза Никодима. Доселе мутные, они прояснились и заблестели. У меня даже дыхание перехватило! Словно жерла фабричных мясорубок смотрели на меня - кроваво-черные провалы, на дне которых смыкаются и размыкаются смертоносные ножи-лезвия… Да, этот не остановится - даже под угрозой собственной смерти! Он просто больше не владеет собой.