Вместе с тем много тревожило Апухтина. За большими задачами след в след идут серьезные риски и отчаянное противодействие. Его хваленая интуиция в последнее время прямо вопила – опасность. Он еще в Свердловске насмотрелся на перегибы в коллективизации, на чиновничью упертость и желание отчитаться вне учета реальных проблем. И боялся, что закончиться это может плохо – голодом на деревне, которая и так не жировала. И за счет которой будет проходить индустриализация.

И еще – скоро встанет вопрос о кардинальном очищении самой власти. Слишком много там стало заигравшихся и зажравшихся. Слишком много тех, кто тормозит индустриализацию. А без индустриализации – смерть. Нет индустриализации – тогда фатальное отставание от остального мира по качеству жизни. И главное, не будет армии, способной отстоять завоевания трудящихся.

После политучебы он отправился в свой крошечный кабинет. Теперь тот весь был чуть ли не до потолка завален пухлыми папками с уголовными делами и оперативными материалами. В сейф они не помещались уже давно. А скоро и всего кабинета для них не хватит. В этом хаосе разобраться не смог бы никто, кроме Апухтина, для которого здесь все было разложено в одном ему понятном и, по его мнению, идеальном порядке.

Этих дел становилось все больше. Постоянно приходили новые материалы – о неопознанных трупах, по старым делам, вписывающиеся в расследуемую серию. И вот еще одна папка занимала предназначенное ей место.

Чаще нераскрытые дела по убийствам не слишком радовали тщательностью проведенного расследования, качеством документов и объемом. Обычно там были протокол осмотра места происшествия, заключение судмедэксперта, допросы нескольких свидетелей, поручения оперативным органам о проведении разыскных мероприятий с целью установления преступника. Хорошо, если удавалось установить личность убитых. Но часто не было и этого. Следствие быстро заходило в тупик. А преступный мир не спал и трудился без выходных. Подоспевали новые тяжкие преступления, а старые дела укладывались на полку, переходя в разряд бесперспективных. И вот теперь эту перспективу нужно было искать Апухтину.

Главным его оружием стали телетайп, указания и запросы. И нескончаемым потоком шли ответы с сопредельных регионов, куда он тоже забрасывал ориентировки. Особенно его интересовали без вести пропавшие. Картина ширилась и приобретала все более зловещие оттенки. Люди десятками уезжали в Северо-Кавказский край, и следы их там обрывались. Но также расширялась и география самих убийств. Почерк «бесов» читался в «глухих» делах по убийствам в нескольких регионах.

Получив очередную весточку, Апухтин наносил на карту России, занявшую половину стены, значки и отметки. И уже можно было сделать предварительные выводы. Свой кровавый след бандшайка оставила вдоль железнодорожного маршрута, протянувшегося от Москвы через Тулу в направлении Ростова-на-Дону. Далее он шел к Армавиру и завершался на отрезке станций «Невинномысская – Беслан» Северо-Осетинской автономной области.

Но одними бумагами работа Апухтина не ограничивалась. «Бесы» продолжали убивать. Трупы находили по всему краю. И тогда Апухтин выезжал на них в составе следственно-оперативной группы. А потом приобщал материалы к делу о бандшайке. За два месяца работы в Ростове у него таких выездов было уже три. И все в последние две недели. Наступала весна. Выглянуло солнце. Таял снег. И из-под него полезли «подснежники» – так сыскари называют спрятанные в снегу трупы.

Три выезда – пять жертв. Одна женщина и четверо мужчин. И опять крестьяне. Личность троих удалось установить. Все они из Ленинградской области. Какой черт понес их сюда из родного колхоза? Почему повелись на уговоры убийц?

Дело «Бесы» было переведено в разряд первоочередных. Постановлением прокурора сформирована достаточно приличная следствен-но-оперативная группа, включавшая больше десятка сотрудников из аппарата краевого Управления и подразделений на местах.