– Интересно. – Васильев был тертый калач и, когда видел информацию, дававшую хоть какой-то шанс в глухих делах, у него как у охотничьей собаки тут же уши вставали торчком. – Что бы все это значило?

– Выписывай мне командировку в Воронеж, – потребовал Апухтин. – Там и разберемся.

– Когда ехать хочешь?

– Лучше завтра…

Глава 27

1929 год

Бекетов поднялся по скрипучему рассохшемуся крыльцу и забарабанил по двери. Крикнул:

– Клим, встречай гостей!

Странно, но, отринув все человеческое, некоторые вдолбленные с детства правила поведения Бекетов продолжал соблюдать неукоснительно. Например, без спроса и стука в чужой дом не заходить. Есть такие ритуалы, которые напоминают тебе, ставшему зверем, что все-таки изначально у тебя природа была человеческая.

Заглянуть решил к своему подельнику он спонтанно – захотелось посидеть, обсудить грядущие дела, посамоварничать. Прихватил в ближайшей лавке связку баранок, которую сейчас держал в руке, помахивая ей.

Баранки Шкурник любил, как ребенок. А такого цепного пса надо иногда радовать гостинцем – чтобы видел, что не только его пнуть норовят, но и кормят с руки. Есть такая наука – дрессировка. Читал Бекетов о таком в газете. Он вообще в последние годы приобщился к чтению газет и даже иногда почитывал книги, чем страшно гордился. И находил в них пользу. Например, в творениях литераторов наслаждался сюжетами, подчеркивающими, насколько может быть ничтожной и порочной человеческая порода. Утверждался тем самым в своей старой мысли, что человек – скотина крайне вредная и в большинстве своем жизни не достойная. В одной из таких книжек прочитал про дрессировку. И нашел идею весьма полезной. Вот и дрессировал Шкурника из года в год.

Хотя результат этой дрессировки частично бракованный вышел. Ведь додрессировался до того, что Клим едва не перебежал на вражескую сторону. Хотя, чуя человеческую натуру, Бекетов и не сомневался, что он рано или поздно поддастся на уговоры сладкоречивого Кугеля, согласится пойти под новую руку, а то и собственноручно убить своего хозяина. Все к тому шло. Да, вовремя Бекетов с «благородием» разделался. Счет уже на дни шел.

Зато теперь в шайке все нормально, тихо, чинно и благородно. И все пойдет, как раньше, по накатанной колее. А у Бекетова было сейчас самое главное желание, чтобы ничего не менялось. Чтобы вот так вечно он выходил на «работу». Приносил в дом копеечку. И крушил черепа «микстурой». Не жизнь, а мечта!

– Что вы там, спите?! – крикнул Бекетов, когда ему никто не ответил и дверь не открыл.

Он раздраженно толкнул дверь. Та была незапертая и тут же подалась. Прошел в сени и зашел в комнату с низким потолком, рассохшейся старой мебелью и новинкой, являвшейся гордостью хозяина, – черной тарелкой радиорепродуктора в углу.

И тут Бекетов застыл на пороге как вкопанный.

В центре комнаты стоял, сложив руки на груди, Шкурник. И задумчиво разглядывал лежащее на полу женское тело, завернутое, как цыганка, в кипу кофт и юбок.

Присмотревшись, Бекетов опознал в теле Вассу, сожительницу Шкурника.

Кинув на гостя быстрый взгляд, Шкурник произнес:

– Здрав будь, Гордей Афанасьевич.

– И тебе не хворать, – кивнул Бекетов и указал рукой на безжизненное тело: – И как понимать сие непотребство?

– Да слишком языкастая стала, – отмахнулся Шкурник. – И десять рублей у меня взяла, когда я не давал. В общем… Да ты проходи, садись. Сейчас самовар поставлю.

Пнув ногой раскинувшуюся руку трупа, Шкурник прошел к столу.

Бекетов почесал затылок, но за стол присел, положив на него гостинец.