— Он убьёт меня, если я вернусь.

— Очень вероятно. Он злопамятный, это уж точно. Да и я бы таким стал, если бы женился на этой мегере. Она и ангелу глаза выцарапает, а потом помочится в пустую глазницу.

Я выбрался из канавы. 

— Я не могу пойти домой. Я украл деньги. Я вор, а воров вешают.

Нед как будто прочитал мои мысли, потому что он усмехнулся.

— Тебя не повесят, парень. Может, выжгут клеймо, большую букву В на лбу? Но вероятнее всего, твой отец заплатит Тому Батлеру немного серебра и отошлёт тебя обратно к нему.

Мгновение я колебался, затем задал вопрос, который изменил мою жизнь. 

— Куда ты собираешься, Нед?

— В Лондон, парень. Прямо в большую помойку.

— У меня есть деньги, — я вытащил два шиллинга из кармана и стряхнул с них опилки, — можно я поеду?

Нед пристально смотрел на меня, как показалось, долгое время. Одна из его лошадей, Гог или Магог, щипала густую придорожную траву. 

— Полетит как ветер, когда наестся, — сказал Нед и дёрнул за узду. — И что ты собираешься делать в Лондоне, Ричард?

— У меня там брат.

— Понятно. Ну, забирайся тогда, забирайся.

Я поехал в Лондон.

Лондон!

С тех пор, как мой брат отправился в Лондон, я был очарован городом, рассказами о нём и его славой, которая была намного больше, чем у Уорика или Кенилворта, не говоря уже о маленьком Стратфорде. Нед Сейлс часто рассказывал о нём, сидя у нас на кухне.

— Однажды я видел саму королеву, — рассказывал он, — и она была окружена тысячей всадников с горящими факелами, и те вспыхивали. Она пылала! Как рубин, красный и сияющий! Конечно, ради неё город прибрали, — хихикнул он. — На окнах вывесили флаги и гобелены. Иногда просто простыни. — Он глотнул эля и посмотрел на меня. — Это значит, что люди не будут выплескивать в окно дерьмо и мочу. И на волосах её величества не окажется дерьма простонародья.

— Не говори так, — произнесла мать, но с улыбкой.

— Это правда, госпожа Мэри, я клянусь.

Он перекрестился, и мать охнула, но снова с улыбкой.

— Я никогда не была в Лондоне, — сказала она задумчиво.

— Там полно иностранцев. Из Франции, Нидерландов, Германии, даже чернокожих! А здания... Боже мой, но в собор Святого Павла можно втиснуть весь Стратфорд, да еще для Шоттери место останется!

— Меня беспокоит, что мой Уилл там, — сказала моя мать.

— Он процветает, хозяйка. Я видел его на прошлой неделе, когда он передал мне это послание. — Нед принёс письмо от моего брата вместе с двумя золотыми монетами, завёрнутыми в льняную тряпицу. — Он процветает, — сказал он опять. — Носит серебро и кружево!

Моя мать играла с золотыми монетами.

— Говорят, что в Лондоне чума тяжелее.

Нед снова перекрестился. 

— В Лондоне всё больше, лучше или страшнее. Так уж повелось.

Теперь, когда трясясь в фургоне за крупами Гога и Магога, я мог целую неделю задавать вопросы. 

— Это грязный город, парень, — сказал Нед, когда мы тащились между широкими оксфордширскими пастбищами и полями растущего ячменя, — ты даже не представляешь, какой грязный. И пахнет... дерьмом под ногами и дымом над головой, но между дерьмом и дымом есть золото. Не для таких, как мы, конечно.

— Мой брат посылает золотые...

— Да, но твой Уилл умный малый. И всегда был таким.

— Мать говорит, ему лучше вернуться учительствовать в школу.

— Матери такие, мальчик. Они думают, что слишком высоко не стоит подниматься, потому что больно будет падать.

Я знал, что думает моя мать, потому что обычно писал за неё письма под диктовку, и в каждом письме она умоляла моего брата вернуться к старой работе младшим учителем в школу Уорикшира.