— Я не хочу быть плотником, — мрачно сказал я.

— И что? — спросил он, но адресовал вопрос скорее себе, чем мне. Он уставился на меня, нахмурившись, и я подумал, как он изменился за последние несколько лет. Стал шире в плечах, лицо огрубело, волосы поредели, а манеры стали гораздо решительнее.

— Чем ты хочешь заниматься? — спросил он.

— Быть актёром, — пробормотал я, — как ты.

Он рассмеялся. 

— Святый боже, половина неработающей молодежи в Лондоне хочет стать актёрами! У тебя это получается? Ты умеешь четко говорить? Танцевать? Фехтовать? Кувыркаться?

— Я научусь.

— Нужно было начинать учиться восемь лет назад. — Он вернулся к своим бумагам, потом внезапно остановился. — Сэр Годфри, — произнёс он.

— Сэр Годфри?

Он снова посмотрел на меня. 

— Ты не можешь оставаться здесь, — сказал он, — и настаиваешь, что не вернёшься домой. Значит, я дам тебе шанс. Этот шанс зовётся сэром Годфри. У тебя есть багаж?

— Кто это, сэр Годфри? — спросил я.

— У тебя есть багаж? — опять с раздражением спросил он. — Тогда следуй за мной, — приказал он и повёл по улицам Лондона.

Хаос! Такое у меня сложилось впечатление, когда Нед вёз меня по переполненным улицам, проезжая на фургоне мимо экипажей и телег, и теперь, следуя за братом, решительно шагающим впереди, я был напуган. Люди! Столько людей я никогда не видел. Шум и крики лоточников, ржание лошадей и вой собак. Женщины носили деревянные подметки, чтобы не запачкать в дерьме обувь, а мальчишки собирали собачьи экскременты и продавали их кожевенникам, работающим у реки Флит.

Церковный колокол сзывал на похороны. Ученики в синих беретах стояли у дверей частных магазинов и наблюдали за прохожими, обращаясь к любому, кто выглядел достаточно богатым, и зазывая купить товар. Они носили дубинки. Другие мужчины, побогаче, носили мечи, и люди освобождали для них дорогу.

Мы сворачивали по переулкам пересекали улицы, и брат не разговаривал со мной, пока мы не добрались до Чипсайда, широкой улицы, где проповедник в чёрном стоял в нескольких шагах от высокого каменного креста и ревел в толпу.

— Это метка сатаны! — кричал он. — Папистские экскременты! Раскайтесь в своих грехах и сбросьте этот крест!

Мой брат в низко натянутой широкой шляпе остановился и стал слушать. Казалось, он был удивлён. Я стоял рядом, робко слушая, как сердитый проповедник осуждает все кресты как образы дьявола.

— Лондон проклят! — бранился он. — Это касается крестов, борделей и театров! Их нужно очистить! Мы должны быть омыты кровью агнца.

— Господи, — произнёс брат и вспомнил про меня. — Давай, не пялься попусту. — Он зашагал вперёд, и я последовал за ним, не зная, куда он ведёт меня и почему. Он снова замолчал, пока мы не достигли высокого каменного дома рядом с небольшой церковью. В доме была тяжёлая, обитая гвоздями дверь. — Мы в Блэкфрайерсе, — сказал он, как будто это всё объясняло, и постучал в дверь.

Дверь открыл детина с бычьим телосложением. У него было широкое плоское лицо со сломанным носом и шрамами вокруг глаз. Он сердито взглянул на нас. 

— Что надо? — прорычал он.

— Сэр Годфри дома, Лютик? — спросил брат.

Лютик? Я не поверил своим ушам, но когда брат произнес его имя, детина умолк.

— Я вас знаю, — сказал он неуверенно.

— Знаешь, а как же, — грубо ответил мой брат, — и мы хотим увидеть сэра Годфри.

Детина смотрел на меня. Он нахмурился.

— Вам лучше войти, — сказал он, широко распахивая тяжёлую дверь.