— Понравилось, — ответил я, а потом вспомнил совет отца Лоуренса быть добрее к брату. — Особенно мне понравилось... — начал я, но запнулся.

— Да?

— «Водить круги под свист и песни ветра», — процитировал я.

Он улыбнулся. 

— Иногда, — сказал он, — слова приходят непонятно откуда. Мне тоже нравится эта строчка. — Он добавил скопированные мною страницы к стопке бумаг на столе. — Спасибо, и увидимся завтра.

Я указал на бумаги. 

— Там есть роль Фрэнсиса Дудки?

— Все роли здесь.

— Могу я взглянуть?

— Посмотришь завтра, — сказал он, и его голос снова стал обычным, — и не опаздывай.

Опаздывать? Когда в Блэкфрайерсе Сильвия? Если бы я мог, то отправился бы в Блэкфрайерс в воскресенье и ждал всю ночь, чтобы ещё раз увидеть Сильвию, но вместо этого в понедельник я встал пораньше, оделся, чтобы произвести впечатление, поблагодарил вдову, взял предложенный хлеб с жиром, глотнул разбавленного эля и поспешил. Я перепрыгнул сточную канаву и не упал в неё, затем проследовал протоптанной зрителями тропой по Финсбери-филдс, где ветряные мельницы скрипели от южного ветерка. День выдался холодный, но светило солнце, и это казалось хорошим предзнаменованием. Прачки разложили тяжёлые льняные простыни по земле для просушки, их охраняли мальчишки с большими собаками. Как всегда, над городом висела густая дымка, но солнце всё ещё бросало острые тени от зубчатых стен Мургейта. За воротами мне пришлось идти медленнее, потому что на улицах сновало много людей. Благодаря позаимствованному наряду я выглядел богаче, и ученики зазывали меня, предлагая серебряные тарелки, лён, седельное снаряжение, перчатки или тонкое французское кружево. Я не обращал на них внимания и уверенно шёл по городу, но всегда вспоминал про страх во время первого приезда. Теперь никто не обращался ко мне, никто не угрожал, потому что через семь лет я стал лондонцем. Для озиравшихся и крепко сжимавших свои кошельки новичков я выглядел лондонцем. Они пугались нищих, многие из которых получили тяжелые ранения на войне в Ирландии или Нидерландах, и почти все голодали.

Это была долгая прогулка. Театр лежал к северу от города, на его восточной стороне, а Блэкфрайерс находился на реке рядом с западными стенами. Я ненавидел Блэкфрайерс и, обойдя надвигающуюся громаду святого Павла, спустился по Картер-лейн в сторону Эддл-хилла. Именно там жил сэр Годфри, в огромном каменном доме рядом с церковью святого Бенета. Однажды во сне я с удовольствием всадил клинок ему в живот. Я часто об этом думал: как посмотрю в его испуганные глаза, когда дерну клинок вверх, как он будет просить у меня пощады, а я с улыбкой откажу. Потом я совсем забыл про сэра Годфри, когда повернул на Сент-Эндрю-хилл, где располагался городской особняк лорда-камергера. Огромный дом когда-то был монастырём и стоял на западной стороне улицы, прямо над рекой. Раньше я не бывал в доме, но найти его оказалось несложно, потому что над главными воротами виднелась вырезанная из камня большая белая роза. У ворот толпились просители и стояли два человека в ливреях и с алебардами.

Когда я пробирался мимо цепляющихся рук попрошаек, один из стражей обратился ко мне:

— Куда идёшь?

— Я...

— Ты из актёров? — прервал он меня.

Он был похож на мрачного зверя, бородатое лицо очерчивал плотно прилегающий шлем.

— Да.

— Тогда пройди через задний ход, приятель. — Он ухмыльнулся, оглядывая меня сверху донизу, явно не впечатлённый моей прекрасной одеждой. — Через задний ход, — снова очень медленно повторил он. Он переместился с ноги на ногу, и на клинке алебарды блеснул солнечный свет. — Это на Уотер-лейн, — добавил он, резко дёрнув головой в шлеме, — и тебе туда.