И нигде не было. Мы играли на постоялых дворах, три раза в неделю. Понедельник в Глостере, среда в Вустере, суббота в Уорике, и одну и ту же чушь можно было сыграть во всех трёх местах. Теперь мы играем для одной и той же аудитории неделю за неделей, и нам нужно что? Тридцать, сорок пьес в год? Где Лэнгли собирается их найти? Ему не нужны актёры, актёров навалом, ему нужны люди, которые могут писать пьесы, а такие люди не растут на деревьях. Если хочешь заработать, сынок, — он слегка ударил меня по руке, — не трать время, чтобы скакать на сцене, пиши чёртовы пьесы! Вот где деньги.
— Я не умею писать.
— Слава богу, твой брат умеет. Я просто хочу, чтобы он писал больше. Зверя нужно кормить.
— Зверя?
— Публику. Огромный зверинец, который всегда жаждет чего-нибудь новенького.
Прибывали остальные актёры, проходя через двери под галереей менестрелей. Я слышал их потрясенные возгласы, когда они разглядывали большой зал. Кит Сондерс и Саймон Уиллоби забрались на длинный стол и танцевали по нему, сцепив руки и кружась, они рассмеялись, когда чуть не упали. Суфлёр Исайя Хамбл перетасовывал бумаги на конце стола и возмутился, когда Саймон Уиллоби танцевал слишком близко к его тщательно уложенным стопкам. Алан Раст спустился и присоединился к моему брату и Уиллу Кемпу, которые стояли рядом с потухшим камином, а потом к ним подошёл благообразный седой человек в ливрее с белой розой лорда Хансдона. Он обернулся, хмуро глядя на Кита и Джона.
— Эй, мои юные друзья, — строго сказал он, — этот стол полированный. Поберегите его!
— Он говорит, уберите свои паршивые ноги со стола, — проворчал Уилл Кемп.
Я наблюдал за двумя мальчиками с высоты эркера и почувствовал волну удовольствия. Наконец-то я сыграю мужчину! Я больше не мальчик. Я актёр, мужчина, человек лорда-камергера! До сих пор я был «ни рыба, ни мясо», не ученик и не должным образом нанятый человек. Меня просто терпели, как младшего брата пайщика, но теперь у меня есть настоящая роль. Я спустился по короткой лестнице, решив показать, что заслужил доверие. Я уж постараюсь, чтобы пайщики меня оценили.
— Нам нужны свечи, — нерешительно сказал Исайя Хамбл, — это возможно? Извините, а то очень темно.
— Свечи уже несут, — ответил человек в ливрее.
На нём было тёмно-серое одеяние, подбитое мехом, и показывающая статус цепь на шее.
— А огонь? — спросил брат. — Здесь так холодно.
— Уверен, его милость позволит разжечь камин.
— Благодарю вас, — произнёс мой брат и постучал по столу, привлекая всеобщее внимание.
— Садитесь, садитесь! И благодарю за то, что вы здесь в столь ранний час.
В ответ раздались смешки. Все разместились — пайщики в одном конце, мальчишки в другом, наёмные актёры посередине. Я сел между Джоном Дюком и Джоном Синкло, наёмными.
— Я хотел собрать всех вас здесь, — продолжал брат, когда стих скрежет стульев, — чтобы вы увидели место, где мы будем играть. Конечно, оно будет выглядеть немного иначе. Его милость дал нам разрешение установить подмостки. — Брат обернулся к седовласому человеку в ливрее лорда Хансдона, и тот кивнул. — Позвольте представить вам Уолтера Харрисона, управляющего его милости, который будет присматривать за соблюдением порядка, пока мы здесь. Желаете что-нибудь сказать? — спросил он управляющего.
Стоявший до сих пор в тени Харрисон выступил вперёд и теперь сурово глядел на нас.
— Его милость приветствует вас, — начал он. — Вы можете свободно использовать это пространство для своих упражнений.
— Репетиций, — раздражённо поправил Джон Синкло, но не слишком громко, чтобы не услышал управляющий.
— Вы можете приходить сюда и уходить через ворота с Уотер-лейн, — продолжал Харрисон, — и подходить в зал через буфетный коридор, а не через главный вход, как поступили сегодня некоторые. |