При первом взгляде на Джиту на лице дамы промелькнули выражение удивления и даже легкая тень тревоги; но она была слишком хорошей актрисой, чтобы не суметь скрыть своего ощущения, а потому в ту же минуту вполне овладела собой и улыбнулась.
— Так вот для кого меня вызвали! — проговорила она с напускной лаской. — Капитан Куф, сэр Вильям присоединяется к приглашению адмирала и просит вас отобедать сегодня в семейном кругу.
— А что на это говорит хозяйка — если не дома, то корабля? — спросил Куф, который не сводил глаз с красавицы с тех пор, как она вошла.
— Она говорит, не принимая звания, которое вы ей пожаловали, как бы оно ни было почетно, что присоединяет и свое приглашение к остальным и просит капитана Куфа сделать нам удовольствие своим присутствием.
Тут Нельсон вмешался в разговор и заметил, что старик итальянец и молодая девушка, оба такого почтенного и скромного вида, все еще ждут своей очереди.
— Предупреждаю вас, господа, что я буду изображать только верное эхо и точно передавать слова обеих сторон, — заметила дама.
— Прежде всего спросите имя этого почтенного старика, если вы будете так любезны, — обратился Нельсон к красавице.
— Карло Джунтотарди, благородная дама; когда-то бедный ученый в Неаполе, а теперь сторож башен князя на высотах Арджентаро, — почтительно отвечал дядя Джиты, который, как и его племянница, отказался сесть, так что все стояли.
— А я Джита Караччиоли, ваше сиятельство, дочь сестры его, — отвечала Джита в свою очередь.
Если бы бомба разорвалась на его судне, Нельсон, наверное, не задрожал бы так, как теперь. На красивом лице дамы также отразилось выражение затаенной досады, не без примеси страха. И Куф уловил имя Караччиоли и двинулся вперед с любопытством, видимо, заинтересованный. Но все скоро успокоились — дама раньше других; один лишь Нельсон сделал пять-шесть шагов по комнате, помахивая своей искалеченной правой рукой, прежде чем поднял опущенные глаза.
— Желала бы я знать, покончим ли мы когда-нибудь со всеми этими неприятностями, — сказала дама по-английски. — Но я думаю, что тут какое-нибудь недоразумение. Я расспрошу ее. Синьорина, — продолжала она по-итальянски строгим тоном, как бы заранее уже не доверяя тому, что услышит, — имя Караччиоли одно из славнейших и благородных имен Италии, и его не часто носит дочь смотрителя башен какого бы то ни было князя.
Джита вздрогнула и казалась смущенной; но слишком чистая и благородная сама по себе, она не могла долго оставаться угнетенной, когда ее обвиняли чуть не в преступлении, и хотя яркий румянец, напоминавший вечернюю зарю ее отечества, сбежал с ее щек, она подняла глаза на нахмуренное лицо дамы и ответила:
— Я знаю, что вы хотите сказать, ваше сиятельство, и сознаю, что вы правы; но жестоко было бы запретить дочери носить имя ее отца. Моего отца звали Караччиоли, и это имя осталось мне единственным от него наследством. Какие он имел права на него, об этом спросите моего дядю.
— Объясните же, синьор Джунтотарди, скажите нам сначала историю этого имени, а затем причину, приведшую вас сюда.
— Благородная дама, моя сестра — одна из самых набожных и добродетельных женщин в Италии, теперь уже умершая, была замужем за доном Франческо Караччиоли, сыном дона Франческо из известной знаменитой семьи, того дона Франческо, который в настоящее время приговорен к смерти за то, что повел флот против короля. Джита, которая находится здесь перед вами, единственный ребенок от этого брака. Правда, церковь не освятила того союза, которому обязан своим рождением отец моей племянницы, но благородный адмирал и минуты не колебался признать его своим сыном; он дал ему свое имя и не оставлял своим покровительством до Тех пор, пока тот не женился на сестре бедного ученого. |