До того я президентских кампаний не освещал, но настолько быстро подсел, что начал делать ставки на исход каждых первичных выборов, и в насмешке над здравым смыслом, сочетая агрессивное невежество с природным чутьем, умудрился выиграть все, кроме двух из пятидесяти или шестидесяти пари, какие заключал между февралем и ноябрем. Первый проигрыш случился в Нью-Гэмпшире, где я почувствовал себя виноватым, что обираю одного сотрудника Макговерна, который хотел поставить на то, что Джордж получит больше 35 % голосов, – я проиграл, когда у него оказалось 37,5 %. Но с того момента я непрестанно выигрывал – до 7 ноября, когда неизбежно совершил фатальную ошибку и при ставке положился на эмоции, а не на чутье.

Я попал в неловкую ситуацию, ну и что с того? Ведь не один же я был такой, попалось и множество других людей, которым следовало бы быть умнее. А поскольку я ничего больше не менял в этой массе чернового многословия, какое набросал во время кампании, то не могу И найти предлога изменить мое финальное предсказание. Любое переписывание станет отступлением от основной концепции книги, которая – вкупе с отчаянной идеей издателя, мол, продастся достаточное число ее экземпляров, чтобы покрыть фантастические счета, накопленные мной за лихорадочные двенадцать месяцев, – заключается в том, чтобы, слепив воедино заметки, зафиксировать реальность невероятно бурной президентской кампании по мере того, как она разворачивалась, и сделать это с позиции человека, находящегося в оке тайфуна, а такое возможно, только если отказаться от роскоши обдумываний задним числом.

Поэтому перед вами скорее бессвязный дневник, чем история или взвешенный анализ президентской кампании 72-го. Все, что я писал в полночные часы на арендованных пишущих машинках в тесных номерах отелей на тропе кампании – от «Уэйфарер-Инн» под Манчестером и «Нейл-хаус» в Колумбусе до «Уилшир-Хайятт-хаус» в Лос-Анджелесе и «Фонтенебло» в Майами, – сейчас мало отличается от того, что получилось в. марте, мае и июне, когда я выдавал на пишущей машинке и скармливал в пластмассовую пасть треклятого моджо-тайпа* по странице зараз, лишь бы они поспели к одуревшему от гаша новостному редактору Rolling Stone в Сан-Франциско.

* Он же телекопир «ксерокс». Мы много раз о нем запрашивали. Изначально такое название аппарату придумал его изобретатель Рауль Дьюк. Но в наркотическом угаре он передал права на патент председателю совета директоров «Ксерокса» Максу Палевски, который присвоил изобретение себе и переименовал его в «ксерокс телекопир». Ройялти по патенту сейчас выросли до ста миллионов долларов в год, но Дьюку ничего не достается. По настоянию Палевски Дьюк сидит на жаловании Rolling Stone, зарабатывая пятьдесят баксов в неделю, но его «спортивную колонку» редко публикуют, и по распоряжению суда, равно как и по судебному приказу о постоянном заключении, Дьюк лишен права приближаться к дому Палевски и участку при нем. – Примеч. авт.

Здесь мне бы хотелось сохранить перебивчатый кинематографичный рассказ о том, какой кампания была в то время, а не к чему она свелась и не какова ее роль в истории. Книг, описывающих и то и другое, будет в избытке. Незадолго до Рождества 72-го Сэнди Бергер, бывший автор речей для Макговерна, сказал, что по меньшей мере девятнадцать человек, участвовавших в кампании, пишут сейчас о ней книги, поэтому со временем, к худу ли к добру ли, мы узнаем всю правду.

А пока мой номер в «Сил-Рок-Инн» заполняется людьми, которые вот-вот сорвутся в истерику при виде того, что я все еще трачу время на бессвязное вступление, когда последняя глава еще не написана, а ведь рецензии в прессе выйдут уже через сутки. Но если в самое ближайшее время не принесут амфетамина позабористей, никакой последней главы не будет. Пальца на четыре королевского крэка тоже не помешало бы, но я не питаю оптимизма.