Вечером в понедельник он вылетел в Хьюстон ради краткого, незапланированного выступления на Общенациональной конференции губернаторов, которая, по слухам, намеревалась «остановить [движение] Макговерна».
Разрядив кризис в Хьюстоне, он урвал несколько часов сна и снова поспешил в Лос-Анджелес справляться с новой критической ситуацией: у его двадцатидвухлетней дочери начались преждевременные роды и первые сообщения из больницы намекали на серьезные осложнения.
* * *
К полудню кризис миновал, и где-то около часа дня он прибыл со своей преторианской гвардией из восьми агентов спецслужб в дом Макса Палевски в Бель-Эйр, где тут же переоделся в плавки и нырнул в бассейн. День выдался холодный и серый, ни намека на солнце, и никому больше из гостей плавать не хотелось.
По множеству путаных причин (главным образом, потому, что в тот уик-энд моя жена гостила в доме Палевски) я тоже был там, когда приехал Макговерн. Поэтому мы немного поговорили – в основном о шансах на то, что Маски или Хамфри выйдут из гонки и присоединятся к Джорджу, если цена их устроит. Позднее меня осенило, что тогда впервые в его присутствии я не держал банку пива и не лепетал, точно псих, про «фрик паэур», ставки на исход выборов или на еще какую-то путаную тему, но он был так добр, что об этом не упомянул.
Вечер выдался вполне мирный. Небольшая напряженность возникла, когда я увидел человечка явно хищной наружности, который стоял один в сторонке и сердито смотрел на белый телефон, словно собирался сорвать его со стены, если тот сейчас же не зазвонит и не скажет всего, что он хочет знать.
– А это кто, черт побери? – спросил я, указывая на него через бассейн.
– Майлс Рубин, – ответили мне.
– Господи, – отозвался я. – Мог бы и сам догадаться. Несколько минут спустя любопытство взяло верх, и, подойдя к Рубину, я представился.
– Насколько я понял, после Майами вас назначат заправлять пиаром, – сказал я, когда мы обменивались рукопожатием.
Пробормотав что-то неразборчивое, он поспешил прочь. Велико было искушение окликнуть его и спросить, можно ли пощупать ему пульс. Но мгновение миновало, и я прыгнул в бассейн*.
* Позже по ходу кампании, когда мы с Рубином стали сравнительно близкими друзьями, он рассказал, что правда за U-13 приблизительно совпадала с версией, какую я выдвинул в Калифорнии. По его словам, не знал я только того, что со временем Хамфри все равно получил деньги. По какой-то причине от статьи, которую я первоначально написал, почти повсеместно отмахнулись как от «очередной басни Томпсона про Манкевича». – Примеч. авт.
Остаток дня растворился в хаосе, опьянении и той истерической усталости, которая наступает, когда слишком долго мечешься с места на место и тебя много толкают в толпе. Макговерн выиграл номинацию от демократов ровно на пять процентов – сорок пять к сорока, а Никсон выдвинулся из задних рядов республиканцев, чтобы побить Эшбрука восемьдесят семь к тринадцати.
Она собиралась стать актрисой, а я – научиться летать.
Она уехала искать свет рампы, а я – небо.
Гарри Чапен. Такси
Сомнительная идея Джорджа Макговерна, что он может добиться избрания от демократов, сплясав сдержанную польку на трупе демократической партии, представилась вдруг вполне осуществимой и здравой. Последние пять-шесть дней в Калифорнии кампанию Макговерна освещали с восхода и до полуночи пятнадцать-двадцать групп телевизионщиков, от семидесяти пяти до ста фотографов и от пятидесяти до двухсот комментаторов.
Представители СМИ слетелись к Макговерну роем диких пчел, и среди них не было ни одного, кто бы сомневался, что освещает Победителя. Ощущение неизбежной победы у бассейна в «Уилшир-Хайятт-хаус» было таким же острым и всепроникающим, как уныние и отчаяние в национальной штаб-квартире Губерта Хамфри в более шикарном и модном «Беверли Хилтон» в десяти милях к западу. |