|
Ударили по рукам. Вскоре дед с внучатами перетаскали к нам в сарайку берёзовые поленья, а бревно дед каким-то образом доставил к своему дому. Там его и установил на слегах перед палисадником. Вскоре он начал над ним трудиться. Сначала ошкурил, потом начал сверху долбить. Меня очень заинтересовало, что там дедуля делает. Но кого спросить? Так и не узнал до случая. На следующий год из бревна стало вырисовываться что-то, похожее на лодку. А вода-то рядом. И вот как-то мы, ребятня, стащили эту лодку в пруд. Но поплавать нам не удалось. Из дома с ружьём выскочил дед, пальнул в воздух и стал так страшно орать, что мы попрыгали в воду и кинулись к берегу, благо, что воды было по пояс, да грязи на дне по щиколотку. Так задами, задами, прячась в картофельной ботве, и прыснули по своим землянкам. А старшие только посмеивались и качали головами: «Ну, орда! Спёрли у деда домовину, ну, орда!..». Где-то зимой дед лёг в свою домовину навсегда.
За тем же прудом был небольшой околок боярышника. Туда мы совершали набеги за бояркой, крупными, в основном, красными, иногда жёлтыми ягодами, имевшими сладковатотерпкий вкус. А только наступала зима, в околок прилетали снегири, которых мы называли «мясниками». Державин в своих стихах определил звуки, издаваемые снегирями, как «песнь военну», ну что ж, может быть и верно, снегири издают поскрипывающие звуки, но слышать их мне доводилось только весной, когда они откочёвывают на север. Снегири — большие любители мяса. На этом и строилась охота. Брался ящик с прибитыми к крышке и стенке ящика с одной стороны ремешками, чтобы крышка свободно открывалась и закрывалась. Далее выстрагивались палочка и ложечка. Крышку приоткрывали, на край клали конец ложечки, на ложечку вертикально устанавливали палочку, а на неё осторожно опускали крышку. На другой, более широкий конец ложечки, помещали небольшой кусочек мяса. Ловушка насторожена. По прилёту снегири очень активны, так и шныряют в зарослях боярки. И вот один из любопытных клюёт на приманку, ящик хлопает крышкой. Всё закончено. Других птиц я не ловил. Снегирей ловил, когда мне и десяти лет не было, но никакой охотничьей страсти не почувствовал. Поймаю и выпущу. В клетке их содержать — пустое дело. Снегирь очень красив, наряден, представителен только на воле, на пушистой от снега ветке дерева. Сейчас, к счастью, вывелось распространённое в моём детстве озорство — зорить птичьи гнёзда. А я был участником таких диких набегов на сорочьи и вороньи гнёзда, приносил домой яички, швырял их в стены и заборы. У нас как-то не принято говорить на тему детской жестокости, но она существует в каждом ребёнке до определённого возраста. Что тому причина? Скорее всего, ещё не подавленные до конца воспитанием первобытные инстинкты. Вернее и скорее всего с этим справлялись религия и довольно высокое нравственное чувство, которые составляли сердцевину русской крестьянской общины с его отношением к природе, к среде обитания, как к чему-то живому и даже одушевлённому. Сейчас этих средств воспитания практически нет. Стоит ли удивляться, что подростки, а иногда и просто дети забивают насмерть случайного прохожего, вооружившись обрезками железа, камнями и палками. Среди нас ведь тоже случались ссоры, драки, но никогда вдвоем на одного не нападали, лежачего не пинали, да и вообще всё это «махание» длилось до первой крови. Уж на что не любили слабаков, или «хлызд», но их не били! Если играли в лапту, то просто опрокидывали «хлызду» на биту спиной и катали на ней, а тот ревел от страха и унижения благим матом. А ведь его провинность заключалась в одном: он отказывался продолжать игру, а игры бывали подчас длительными и трудными. Сейчас вот редко кто вспомнит такую игру: «попа нагона». Она проста: две команды гонят «попа», что-то вроде городка, вдоль по дороге, по лугу, по лесу и дальше. Это продолжалось часами, кто отказывался, тот — «хлызда». |
