– Можно побыть у тебя, матушка? – спросила Любима, чувствуя солёную влагу в горле, но не допуская её к глазам.

– Оставайся, сколько хочешь, дитя моё, – был ответ. – Я буду хранить твой сон.

Живые ветки-руки образовали что-то вроде гнёздышка, в котором Любима устроилась вполне удобно. Ей было хорошо видно матушкино лицо, и она смотрела в него лёжа, пока её веки не начали склеиваться, словно тихорощенским мёдом намазанные.

Проснулась Любима от щекотной прохлады: она лежала в траве у подножья сосны, и её окружали белые цветы – те самые. Они льнули к ней, обнимали со всех сторон, нежно касались губ и щёк, будто целуя. «Пора просыпаться, – как бы говорили они. – Новый день настал, супруга с дочкой ждут тебя дома». Любима с улыбкой погладила белые чашечки в ответ на их ласку и села. Небо только начинало светлеть от первых проблесков зари, Тихая Роща была погружена в сладкий сон – даже птицы ещё не пели. Княжна потянулась и поднялась, ощущая свежесть и упругую силу и в теле, и в душе – никогда в жизни она так не высыпалась. Скользнув ладонью по стволу родной сосны, она шепнула:

– До встречи, матушка... Я непременно приду снова.

Она не стала сразу нырять в проход: ей хотелось немного пройтись по тихорощенской земле. Только сейчас Любима заметила, что не обута, а тело её покрывала только ночная сорочка. Этот пронзительный сон выдернул её из постели – в чём была, в том и бросилась она к матушке. Почувствовав босыми ногами знакомую щекотку, она остановилась с улыбкой, но несколько мгновений держала глаза закрытыми. Она знала, что там...

Белые цветы тянулись за нею от сосны дорожкой и льнули к её ногам чашечками, будто прохладными губами. Любима даже не думала их рвать, слишком живыми они были; опустившись на колени, она целовала их в головки и ворошила пальцами. После она поднялась и обернулась... Сосна спала в глубоком покое, капля которого росинкой упала в сердце Любимы. Послав ей воздушный поцелуй, княжна прошептала:

– Благодарю тебя, матушка... Ты всегда со мной.

Поцелуй, снявшись с её пальцев, полетел ветерком и легонько коснулся сосновой хвои.*   *   *Отложив бритву и проверив пальцами гладкость головы, Огнеслава надела перед зеркалом княжеский венец. Уголок рта дрогнул в усмешке: странно корона смотрелась на её блестящем черепе... Косица, ниспадая с темени, ложилась на плечо и спускалась до самого пояса. Впервые у Белых гор была княгиня-оружейница.

Девушка-горничная унесла использованную воду в тазике, а Огнеслава закончила приводить себя в порядок перед новым днём. Умытая и одетая, она летящими шагами покинула опочивальню и устремилась в трапезную: с некоторого времени она изменила свой обычай работать с утра натощак и стала всё же подкрепляться лёгким завтраком. Поднималась она раньше всех, а потому часто её утренняя трапеза проходила в одиночестве.

Но на сей раз её дожидались Мила и Леля – дочки-погодки пяти и шести лет, будущие белогорские девы.

– Матушка Огнеслава! – закричали они, соскальзывая с лавки и бросаясь к княгине.

– Вы мои красавицы... – Огнеслава, подхватив дочурок, крепко расцеловала обеих в щёчки и в чёрные, как у Зорицы, косички. – Чего так рано вскочили?

– Мы хотели с тобою утром увидеться, матушка! – сказала старшенькая, Мила.

А Леля добавила:

– Потому что в другое время тебя и не застать...

Огнеслава вздохнула. Нужно хотя бы в обед бывать дома подольше, решила она.

Дочки уплетали оладушки с мёдом и простоквашей, не слезая с её колен, потом княгиня с полчасика прогулялась с ними по саду, то и дело чмокая их милые синеглазые личики, а те и рады были ласке вечно занятой родительницы.