— Тогда… — Доун сглотнула. — По глазам я поняла, что это ты, но… — Она смотрела на незнакомку. — Я думала, что схожу с ума. В буквальном смысле. Из-за тебя я усомнилась в своей нормальности!

— Я слишком поздно поняла, что ты не готова, Доун. К сожалению, не готова. Я так долго ждала момента, когда смогу открыться тебе!

Эва говорила искренне. Доун знала, что таинственные колыбельные, звучавшие в ее голове, птицы-певуньи и мамина ласка были настоящими. Только она не хотела их принимать. Не могла.

Жаки… Эва… Она попыталась улыбнуться сквозь слезы.

— Тебе требовалось больше времени, чтобы осознать происходящее. Не важно, что скажут остальные. Я знаю, как лучше для дочери.

Какие остальные? Какая… дочь? Значит, Доун — дочь, и у нее есть мать. Маленькая девочка внутри Доун рвалась к Эве, как ребенок к родителям, вернувшимся после работы домой. Хотелось зарыться лицом в ее платье, прижаться к щеке. Вместо этого она холодно спросила:

— Не важно, что скажут остальные? — Доун никак не могла решиться — принять или оттолкнуть. — Кто «остальные»?

Эва не торопилась с ответом.

— В больнице, я знаю, я открыла тебе слишком много и слишком быстро, поэтому придержала свое Обаяние. Я могла бы заглянуть в твои мысли, на секундочку, хотя ты умеешь ставить от нас барьер. Лишь раз твоя защита ослабла. Ты так нуждалась в материнской поддержке, что была готова поверить… могла принять меня! В тот единственный день… — Голос Эвы оборвался. Она прикрыла глаза, успокоилась и продолжила: — Я все обдумала, составила план объяснения. Мне обещали, что у меня все получится, как только я почувствую, что признание уместно. Но меня слишком торопили…

Кто? Что это за таинственные «они»? Доун насторожилась и вспомнила, как недавно убеждала себя, что вампиров не существует.

— И когда вошла Брейзи, ты контролировала… Обаяние?

«Держись, держись…»

Эва просияла, обрадовавшись, что Доун не злится, а дружески поддерживает разговор.

Такая вежливая, чинная беседа. Ложка меда в бочке дегтя.

«Мамочка, ты дома!!!..»

Доун заставила маленькую девочку замолчать.

— Правильно, — сказала Эва. — Брейзи не могла увидеть мое Обаяние.

— Что такое «Обаяние»?

Улыбка Эвы погасла.

— Обсудим техническую сторону позже…

Доун подскочила с дивана, но от головокружения пошатнулась и упала на прежнее место. Она не позволила себе раскисать.

— Ты обязана рассказать мне правду!

— Я… Я пошла на все это ради нашего блага, честное слово! Да, пришлось принять крайние меры, зато теперь все будет великолепно. Обещаю!

— Второй заход? А первый раз не считается?

— Я, как могла, заботилась о тебе, — сказала Эва, — даже в мелочах. Помнишь, в день самоубийства Тэмсин Грин в новостях передавали, что хулиганы избили Даррина Райдера?

Актер Даррин Райдер приставал к Доун на съемках.

— Ты о чем?

— Я узнала, что он тебя достает, и… проучила его, как только вышла. По-быстрому хорошенько отметелила. Он меня не видел. — Эва опустила голову.

Что-то в ней напоминало Робби Пеннибейкера, но Доун не могла…

— Я должна была защитить свою дочь, — добавила актриса.

Слова Эвы взбесили Доун.

— Ничего себе! После такого подвига ты заслуживаешь титула «Мать года»! По-твоему, отлупить из-за меня придурка — то же самое, что подарить браслет с надписью «Доуни» на шестнадцатилетие или прийти на выпускной бал, которого не было?! Это, конечно, достойная компенсация за долгие годы жизни без тебя!

— Позволь…

— Объяснить? Знаю, знаю! Ты нашла фонтан вечной юности, но наполнен он кровью.