Лежать было невыносимо, переживания росли как снежный ком, и Лина решила пройтись, и попробовать отвлечься от ярких вспышек прошедшего боя. Юлиан сказал, что скорей всего город очень быстро очистят от убитых и сжигать их начнут сегодня же, чтобы не допустить появления болезней, и она хотела оценить потери своими глазами, а не через сухие цифры, которые наверняка приготовили генералы.

   Лина шла вперёд, не видя дороги. Перед глазами стояла белая пелена, и очертания зданий прятались от глаз. Афины, светлые и чистые, превратились в серый и мёртвый город, и даже прекрасная золотая дорога - дань богу солнца Аполлону, поблекла. Город скорбел... Ото всюду слышался плач и молитвы, и не было в Афинах дома, которого бы не коснулось горе. Сражение закончилось совсем недавно, и горожане с солдатами спешно собирали мёртвых, даже не пытаясь выяснить личность. Убитых было слишком много.

   Руины... всюду, куда не падал взгляд, были разбитые и сожжённые дома. Запах гари и смерти преследовал, душил. Прекрасный величественный город, был разрушен.

   Сама не зная как, Лина оказалась на центральной площади, на которой горели погребальные костры.

   Совсем молодой юноша, не больше восемнадцати. Он лежал на соломенной подстилке обложенный хворостом, готовый отправиться в последний путь.

   - Госпожа, не стоит плакать, - услышала Лина голос рядом с собой.

   Плакать? Она коснулась своей щеки, мокрая. Да, действительно, неконтролируемые слёзы текут из глаз... По этому было так плохо видно.

   - Примите мои соболезнования, - тихо произнесла она, заставляя себя отвернуться от покойного.

   - Мой сын знал куда шёл, и он был счастлив умереть, сражаясь рядом с вами, госпожа.

   Лина подняла глаза. Боже мой, она хоронила сына, и утешала её. И взгляд женщины был открытым и искренним, она действительно верила в то, что говорила, и это было не просто желание угодить жене царя.

   Лина кивнула ей, благодаря за эти слова и пошла прямо. Площадь была вся застлана трупами. Вот тут некогда были лотки с тканями, где они с Диантой любили отовариваться, а там, чуть дальше, начинались продуктовые ряды. Раньше... а сейчас тут царила смерть и видеть это было невыносимо. Плачи, стоны, огни, это всё разрывало сердце.

   Девушка пересекла площадь, стараясь не смотреть на погребальные костры по сторонам, дошла до храма Афины, села на горячие ступени и разрыдалась. Она чувствовала боль каждого в этом городе, она раскалённой иглой проходила через сердце, вызывая невыносимую боль в груди, и Лина всей душой скорбела вместе с народом.

   - Госпожа? С вами всё в порядке? Позвать лекаря? - раздался голос рядом.

   К Лине подошёл мужчина и обеспокоенно посмотрел на неё, опускаясь на колени, словно испугавшись своей дерзости.

   - Это я виновата... - тихо произнесла она сквозь слёзы, не желая поднимать глаз. - Если бы тут был Максимилиан, он бы не допустил такого количества смертей. А я не справилась.

   - Нет, нет, вы спасли нас, спасли город, - поспешил сказать мужчина.

   - Как я скажу об этом мужу? Он доверял мне, а я... Афины в руинах...

   - Нет, госпожа, город цел, только у крепостной стены и у дороги разрушены здания, дальше римляне не дошли. Не плачьте, пожалуйста, вам нельзя волноваться.

   Лина подняла глаза и более внимательно посмотрела на мужчину перед собой. Уже немолодой, за пятьдесят, с открытым и добрым лицом и небольшой курчавой светлой бородой. Он стоял на коленях и умоляюще смотрел на свою госпожу, готовый разрыдаться вместе с ней.

   - Помогите мне встать, - глубоко вздохнув, Лина протянула руку мужчине, и он с готовностью помог ей подняться со ступеней храма.