– А почему именно старуха, ведь среди пленных есть и другие женщины? – спросил отец Ламбер.

– Абсолютной уверенности у нас, конечно, нет, – ответил Эймерик. – Но будь епископом девушка, это означало бы, что у еретиков выбор руководителя происходит совершенно случайным образом. Я же считаю вполне вероятным, что катары, как и наша Церковь, выбирают учителей по старшинству и мудрости. Поэтому исключаю девушку из числа возможных претендентов. Однако называя епископом старуху, мы, разумеется, в определенной степени действуем наугад.

Закончив речь, Эймерик ожидал восторгов по поводу своего владения искусством Аристотеля, которым заслуженно славилась доминиканская школа и, в частности, университет, где закалялся характер инквизитора. Однако услышанное в ответ восклицание поразило и оскорбило его.

– Хватит!

Все обернулись и посмотрели на отца Симона. Старик стоял, глаза его сузились до щелочек, руки и ноги дрожали от едва сдерживаемого негодования. Бесстрашный в своем гневе, он указал на инквизитора пальцем, высохшим и тонким, как куриная кость.

– Неужели вы не понимаете, до какой крайности мы дошли в своем богохульстве? – закричал он. – Мы признали самую страшную ложь, и ответственность за это ложится на вас, как на человека, который руководит нами. Вы с небывалым упорством выясняете мельчайшие подробности дела, приняв как должное, что душа может отделиться от тела, а оно при этом останется живым, что воскрешение плоти происходит без божественного вмешательства, что сожженный и похороненный еретик оказывается живым пятьдесят лет спустя, что существуют лемуры, призраки, химеры и тому подобное. Вы осознаете, что выпили весь яд, который вам дали, будто это истина? Осознаете, что тоже стали еретиком?

От такого напора Эймерик потерял дар речи. Неожиданно на защиту ему пришел отец Ламбер из Тулузы.

– Простите, что осмеливаюсь вам противоречить, – сказал он отцу Симону, – но, полагаю, вы неверно истолковали намерения нашего магистра. У меня нет опыта судебных процессов над катарами, но я достаточно часто участвовал в судах над некромантами. И могу сказать, что своими глазами видел этих демонов, которые выплевывали жаб, гроздья червей и мерзких улиток, которые говорили на неизвестных им языках так, будто были их великими знатоками, которые умели вызывать грозы и перемещать предметы. Я своими ушами слышал, как они признавались, что летали на метлах, что ездили в дьявольские города, где дороги вымощены золотом и костями детей, что им являлся Повелитель мух с козьими копытами и бараньими рогами. Я понял, что та немногая сила, которая осталась у Люцифера, позволяет ему накладывать невиданные, ужасные заклинания. Так почему меня должны поразить люди с головами животных, лемуры, у которых нет души, колодцы Воскрешения или восставшие из мертвых? Если в дело вступает дьявол, может случиться все что угодно. Главное – не быть доверчивыми и беззащитными.

Против подобной аргументации ни у кого не нашлось бы возражений, но отец Симон не мог признать поражение так сразу.

– В этом и заключается самое ужасное! Вы постоянно говорите о Боге, но никогда – о дьяволе, хотя его присутствие неоспоримо. Мало того, что мы не пользуемся инструментами мастера Филиппа, так пленным еретикам еще и дают вино!

– Перед вами отец Николас Эймерик, – теперь пришла очередь отца Хасинто, который едва сдерживал свой гнев, – самый талантливый из инквизиторов, самый уважаемый Папой. Он поощряет подсудимых не потому, что верит им, а потому что хочет узнать их потаенные мысли. Искусно ведя допрос, он может выведать у подозреваемых больше, чем они сказали бы под пытками. Однако при необходимости отец Николас всегда отдает виновных в руки палача – я был свидетелем этого и во Франции, и в Арагоне. Думаю, вы не должны сомневаться в том, кого понтифик избрал своим представителем.