|
Наутро думаешь, ах как было хорошо, девчонка была чудесная, а вот оказался не на высоте – не следовало мешать напитки… а потом начинаешь думать, как все было бы, если бы мы с Синтией находились в Лоренсу-Маркише. С Синтией-то я ведь мог бы разговаривать. Джонник лучше себя ведет, как поговоришь про работу. А эти птички из Челси, лишь только отыгрались, сразу начинают расспрашивать – хотят все знать. Чем я занимаюсь? Да где моя контора? Раньше я делал вид, будто все еще тружусь в Олдермастоне [Олдермастон – научно-исследовательский центр по разработке ядерного оружия], но теперь-то все ведь знают, что этот чертов центр прикрыли. Так что же мне им говорить?
– Какая-нибудь контора в Сити? – В этом нет ничего привлекательного, а потом, птички ведь сравнивают свои познания. – Он начал собираться. Закрыл и запер картотеку. А две лежавшие на столе отпечатанные странички положил в карман. – Хочешь вынести из конторы? – заметил Кэсл. – Поостерегись Дэйнтри. Он ведь однажды уже поймал тебя. – С нашим сектором он покончил. Теперь взялся за Седьмой. В любом случае этот документ – обычная ерунда: «Только для вашего сведения. Уничтожить по прочтении». Имеется в виду – весь целиком. Так что я «заложу его в память», пока буду ждать Синтию. А она наверняка запоздает. – Помни про Дрейфуса. Не сунь бумаги в мусорную корзину, чтобы потом их нашли. – Я сожгу их в присутствии Синтии в качестве жертвоприношения. – Он шагнул за дверь и тут же вернулся. – Пожелайте мне счастья, Кэсл. – Конечно. От всей души. Шаблонная фраза, правда окрашенная теплом, как-то сама сорвалась с языка Кэсла. И поразила его своей точностью – словно, поехав отдохнуть к морю, он заглянул в знакомую пещеру и вдруг увидел на знакомой скале примитивное изображение человеческого лица, которое раньше принимал за прихотливый узор плесени. Полчаса спустя зазвонил телефон. Девичий голос произнес: – Джи.У. хочет переговорить с А.Д. – Худо дело, – произнес Кэсл. – А.Д. не может переговорить с Джи.У. – Кто у телефона? – с великой подозрительностью спросил голос. – Некто М.К. – Не кладите, пожалуйста, трубки. На линии раздалось что-то вроде заливчатого лая. Затем на фоне собачьей радости послышался голос, принадлежавший, несомненно, Уотсону: – Это, видимо, Кэсл? – Да. – Мне надо поговорить с Дэвисом. – Его нет на месте. – А где он? – Вернется в час дня. – Слишком поздно. А сейчас он где? – У своего дантиста, – нехотя ответил Кэсл. Он не любил участвовать в чужой лжи: это так все осложняет. – Перейдем-ка лучше на спецсвязь, – сказал Уотсон. По обыкновению, произошла неувязка: один из них, слишком рано нажав кнопку, снова переключился на обычную линию, как раз когда другой переключился на спецсвязь. Когда наконец они услышали друг друга, Уотсон сказал: – А вы не можете его разыскать? Его вызывают на совещание. – Едва ли я могу вытащить его из зубоврачебного кресла. К тому же я не знаю, кто его врач. В его досье это не указано. – Нет? – отозвался Уотсон с неодобрением. – Тогда ему следовало оставить записку с адресом. В свое время Уотсон хотел стать барристером [адвокатом], но не вышло. Возможно, не понравилась его чрезмерная прямолинейность: поучать – видимо, считало большинство – это дело судей, а не младших адвокатов. А в управлении Форин-офиса те самые качества, которые так подвели Уотсона в адвокатуре, помогли ему быстро подняться по службе. |
