— Давайте вашей партнерше проявить инициативу. Может быть, она сама предложит уединиться в каком-нибудь прелестном месте.

— В сгоревшей „хрущевке“, например.

— Вино или другой пьянящий напиток — ваш верный союзник. Кофе тоже может составить часть сценария.

— Да уж, кофе для дамы, что для кошки — валерьянка. Правда?

Она не ответила и читала дальше:

— Если есть возможность вместе принять душ или ванну — используйте ее Это открывает новые просторы.

— Еще лучше — лесное озеро. Там так просторно!

— Если женщина не хочет обнажаться полностью, не настаивайте. У нее есть свои пожелания и прихоти. А туфли на высоком каблуке и чулки не препятствуют, а способствуют.

— У моей женщины самый эротический наряд — перламутровый платок.

— Начинать раздеваться лучше с нижних частей одежды.

— С ковра на полу, например.

— „Темнота — друг молодежи“. Но не полная темнота, а полумрак.

— Тут мне нечего возразить…

— Когда задуманное начинает свершаться, как можно более затягивайте все предварительные этапы, сдерживайте себя из последних сил…

А ночью Насте приснился кошмарный сон. Она пыталась, но не могла проснуться.

Окровавленная голова Ростислава смеялась и гневно сверкала глазами. Сама Настя претерпевала страшные метаморфозы.

…Сначала она была Юдифью, прекрасной девственницей. Она несла огромную корзину с фруктами, головками сыра и круглыми хлебами. Внезапно над корзиной появилась голова. Она смотрела остекленевшими глазами и вдруг заговорила: „Ты поплатишься…“

… Тончайшие шелковые покровы парили, как перышки в небе, как перистые высокие облака. Настя — Саломея, танцевала, извивалась по-змеиному, чувствуя каждый мускул своего тела, старательно вырисовывая траекторию каждого своего движения. А вокруг гремел пир, лилось из бурдюков лучшее вино, невольники разносили блюда с яствами. Темнокожая девушка подносила ей блюдо. Настя внезапно останавливалась и замерла, как статуя, во вдохновенной позе. На блюде лежала голова и смотрела на нее восхищенным и в то же время осуждающим взором.

… Она — несчастная Матильда, ехала в карете и держала на коленях завернутую в белоснежный плат отрубленную голову своего возлюбленного. Эта скорбная поклажа казалась неестественно тяжелой. Такой никогда не бывала голова Жюльена, когда она лежала у нее на коленях, а она в упоении перебирала его черные густые кудри.

… Огромная спальня времен Ренессанса была наполнена мертвенным светом. Настя стояла на коленях, смиренно сложив ладони, и смотрела полными слез глазами на стеклянный сосуд, доверху наполненный спиртом. В сосуде плавала голова ее любовника. Ее поставил в спальне муж и запер двери и окна, чтобы этой ночью никуда нельзя было ни выйти, ни скрыться. И она не в силах была заставить себя не смотреть на страшный сосуд, и не чувствовала себя настолько безумной, чтобы разбить его. У нее не было иного выхода, чем стоять на коленях и молиться, взирая в навсегда закрытые глаза:

— Боже мой, прости меня. Прости меня.

Наконец Насте удалось пробудиться. Она с трудом открыла глаза. Высокая подушка под спиной казалась набитой камнями. А в большое незашторенное окно смотрела… отрубленная голова. Она плавала в невесомости. И Настя узнала черты Ростислава.

— Нет! Нет! Не надо! — в ужасе закричала она. — Нет!

— Успокойся… Настенька, милая моя, что с тобой?

— Там — голова. Я видела лицо. Эти глаза. Я узнала его! Нет!

— Тише, это просто полнолуние.