«Боже, – подумала Кензи, – неужели и это еще не все?»

На этот вопрос она, ветеран, можно сказать, аукционного дела, не могла бы ответить себе самой. Уровень, имя, эпоха, рыночная стоимость – все это, разумеется, тоже имеет значение. Но главное – картина принадлежала Бекки.

И это не выразишь в долларах-фунтах. Поэтому любые гадания бессмысленны. Остается только ждать развязки.

Чарли вновь повернулся лицом к стене и негромко заговорил в микрофон:

– Ханнес, слышишь меня?

В наушниках послышался треск, затем голос Ханнеса:

– Да, я на связи.

– Я иду в помещение охраны. А ты тут присматривай что да как.

– Договорились.

– Конец связи.

Чарли повернулся, поправил манжету и посмотрел поверх моря голов в дальний конец зала. Убедившись, что Ханнес на месте, он перевел взгляд на сцену.

Если Чарли не хотел привлекать к себе внимания, то в этом он вполне преуспел. Внимание Кензи, как и всех остальных, было приковано к борьбе за картины. Чарли вдруг почувствовал укол ревности и раздраженно помотал головой.

– Сорок четыре миллиона, – сказал Фейри. – Кто больше?

От этих цифр нельзя было оторваться, они притягивали как магнит.

«Боже правый! – подумал Чарли. – Да ведь эти люди прикованы к своим деньгам, как рабы к галере».

Он раздраженно махнул рукой и быстро зашагал к ближайшему выходу, метнув по дороге сердитый взгляд на охранников, захваченных происходящим ничуть не меньше всех остальных.

– Не зевать! – прошипел Чарли и толкнул тяжелую дверь.

Он правильно поступил, мобилизовав на сегодня профессиональных оперативников. Но их работа – снаружи, они патрулируют здание со всех сторон. И там без них действительно не обойтись. Ведь если все же случится худшее, опасность надо ждать снаружи, а не изнутри.

И тем не менее, коль скоро он пошел проверить внутреннюю охрану, надо как следует их встряхнуть. Пусть не спят.

– Пятьдесят миллионов долларов, – объявил Фейри. – Пятьдесят.

На табло запрыгали цифры.

– Кто больше?

В левом углу зала, где устроился известный итальянский магнат, взметнулась табличка.

Клиент Арнольда выбыл. Аннализа, в свою очередь, выслушав что-то по телефону, подняла карандаш.

– Сразу две заявки, каждая по пятьдесят миллионов сто тысяч. Кто больше?

И вновь магнат поднял табличку, и вновь Аннализа сделала знак аукционисту.

Зал застыл в благоговейном молчании. Даже Кензи дрожала от возбуждения. БОЛЬШЕ ПЯТИДЕСЯТИ МИЛЛИОНОВ! Так просто не бывает! Во всяком случае, не было, и не только в истории «Бергли». Прежний рекорд принадлежал аукциону «Кристи», на котором хранящийся в музее Гетти портрет Козимо Медичи кисти Джакопо да Понтормо был продан за тридцать два с половиной миллиона долларов.

Но пятьдесят, даже больше...

Кензи все никак не могла прийти в себя. В зале было по-прежнему тихо, и «Инфанта», казалось, благосклонно воспринимала это молчание.

– Пятьдесят один миллион, – поднял табличку лысеющий джентльмен в безупречно сидящем фраке, поднимая цену сразу на девятьсот тысяч.

Публика всколыхнулась, словно по креслам пропустили электрический ток, все головы повернулись в сторону нового соискателя. Аннализа что-то быстро проговорила в трубку и сразу ее повесила.

– Пятьдесят один миллион долларов раз...

Мертвое молчание. Возбуждение в зале достигло предела. Все ждали, кто же скажет следующее слово.

– Пятьдесят один миллион долларов два...

Фейри поднял молоток, но не успел его опустить, как в зале началось нечто невообразимое.